Иван Степанов

1. Чернобыль, поколение

Сама авария – не могу сказать, что сказалась на нас. Я слышал от кого-то, что вот – была такая авария, по телевизору показывали какое-то время, модная тема была, но чтобы это меня очень сильно впечатлило, шокировало или родило во мне какие-то серьёзные мысли... Не сказалось никак. Возникало просто такое впечатление мифического места – Чернобыль, другой мирок теперь стал, вот там взрыв, без всякой подоплёки, без отношения к политике, это символ – ядерная энергия и всё такое, но об этом так говорил бы какой-нибудь гринписовец. У меня такого не было. Разве что – некое место, Чернобыль, такая зона запретная, рисовалась таким закрытым местом, если туда попал, там как фильм Сталкер. В какое-то такое ты место попадаешь, и там просто ужас какой-то. Но не более того. Не думаю, что лично на мне сказалась чернобыльская авария, по крайней мере, не думаю, что как-то она повлияла на общность с моими сверстниками.

А по поводу общности со сверстниками... Мне кажется, больше общности даже – учишься в школе, учишься в институте, работаешь вместе, или занимаешься музыкой вместе, в тусе какой-то, или бухаешь вместе с кем-то – это гораздо большая общность, чем поколение. Я не чувствую, что если сидят два человека передо мной, одному двадцать два года, второму тридцать, допустим, или сорок лет, ничего общего, кроме того, что ему двадцать два года, и он рос в то же время, когда и я, и у нас одновременно проходили все эти этапы ключевые, в принципе, если они проходили у нас раздельно, не вместе, и мы с ним не были знакомы, то у меня с ним, в принципе, ничего не связывает заранее.

Не вижу я какой-то общности, такой как поколение. Не вижу, может, просто не могу выразить. Потому что часто боишься за других в тех же жизненных моментах, которые у тебя самого произошли, либо которых ты сам боялся – отношения с людьми, любовь. Пытаешься уберечь тех, кто моложе тебя – когда вдруг возникает разговор с ребёнком, который начинает созревать, на тему отношений с мальчиками. Или тусы – когда видишь, что у ребёнка уже появляются знакомые, начинаешь предостерегать по своему опыту. И не просто так об этом разговариваешь с человеком, потому что у тебя всё это было и на тебе это серьёзно сказалось, а именно потому, что всё очень похоже было и в твоей жизни.

Я не вижу какой-то особой связи между людьми, если они родились в одно время. Не думаю, что политика и всё, что было вокруг, всё, что могло быть общего, культура, музыка и так далее, такие вещи важные, не думаю, что они как-то влияли на то, что что-то есть у нас общее. Потому что, если все слушали Аллу Пугачёву, допустим, когда она была популярна, или кто был популярен в девяностые годы, это ещё не значит, что Пугачёва нас сильно объединяет, и вообще сложно представить себе обстоятельство, которое бы объединяло. Ничего из того, что приходит в голову, не могло повлиять серьёзно.

Очень сходным образом происходили многие вещи, отношения. Когда я начал бухать и тусить, мои родители в Москве были, и была квартирка. Я там начал тусы приводить, девчонок, чуваков всяких. Сначала, в восьмом классе, просто встретиться, попить разведенную тоником водочку, похихикать и разойтись. Всё это интересно, медленные танцы, поцелуи с девочками, появляется какой-то вдруг мальчик, который, оказывается, с этой девочкой встречается, уже какая-то напряжённость возникает. Потом появляется мальчик, который забирает девочку, которая пришла сюда сама по себе, и всё это в моей квартире происходит, и я это уже не контролирую. Появляются какие-то люди, очень сомнительные, девочки начинают ебаться, девятый класс, и жёстко, как обычно, это всё происходит.

Рассказ моего знакомого: "Лежим мы с ней вместе, начинаю лезть к ней в трусы, и тут она плачет, пьяная, ничо сделать не может, но плачет". А девушка эта в каком-то смысле моя любовь, которой я об этом не говорил, и ничего у нас с ней нет, просто я к ней хорошо отношусь, пригласил в гости, познакомил с этими чуваками, и вот во что это перерастает. И у неё такое отношение ко всем этим моментам – личные отношения с людьми, – очень схожее со мной, но все ведут себя по-разному. Каждый может говорить: "Я хороший человек и достоин тоже хорошего человека", но ведут-то себя все по-разному, зачастую не очень достойно.

Это уже не совсем на тему поколения. А на тему поколения резюмированно можно сказать, что я не вижу между людьми какой-то связи под названием "поколение".

Кстати, у меня есть друг, Руслан Купасинов, который родился прямо в утро взрыва Чернобыля. Кстати, очень смешной чувак, особенно сейчас он очень клёвый, всё время с панками тусовался. Познакомил меня с каким-то панком, я ещё в школе учился в восьмом классе, был примерным отличником, познакомил меня с панком – ходит весь проколотый, выглядел – просто жесть для сельского города, для провинции, жил где-то в подвале в Смоленске, прямо реальный панк, настоящий, и общался я какое-то время с этим панком.

И вот Руслик – тоже какие-то волосы себе отрастил, у него пышные были, вверх стояли, и вот с такой шевелюрой в восьмом классе ходил, все ржали над ним, а он очень любил бурчать. Когда ржут над школьником, он либо становится изгоем, лох такой, а этот стал такой ворчун, ни фига не изгой, чувак – крутой такой авторитет, но все всегда над ним ржут.  Какие-то смешные темы реально выдавал, смешно очень всегда одевался, типа крутая типа кожаная типа косуха – придёт в какой-то такой обрезанной курточке лаковой, и сидит в ней прямо на уроке, типа крутой такой чувак, но смешно очень было. И всё время погрузиться любил. Клёвый чел. А сейчас он пошёл работать на какой-то хлопчато-бумажный комбинат следить за каким-то аппаратом-станком, работает, слушает Король и Шут, я с ним общался и сказал, что мне не очень нравится Король и Шут, обиделся. Я ему на следующий день звоню, говорю: "Здорово, Руслик, что, погуляем?" – "Нет, у меня времени нет". Очень обидело его это. И вообще клёвый чувак, конечно. Вот его бы проинтервьюировать.