<<назад в раздел "Переводы"

УИЛЬЯМ СЛИТОР

МЕЖЗВЕЗДНЫЙ ПОРОСЕНОК

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

 

— Точно вам говорю: у этого дома такая история, какой не сыскать ни у одного другого места на всём Индийском мысе, да чтоб мне пусто было, — Тед Мартин сделал большой глоток пива. Он только что закончил устанавливать во дворе душ, и лоб у него был перепачкан сажей.

— Чрезвычайно интересно, — вежливо вставила мама. Она мыла в раковине стаканы. Я знал, что ей нет никакого дела до этого Тэда — "мелкой сошки", не занимающего в обществе никакого положения.

— Какая такая история? — спросил отец. Тэд присматривал за домиком на побережье, который мы сняли на две жаркие июльские недели. Мы жили здесь вот уже целую неделю, но пока ни от кого не слышали, чтобы за этим местом водилось что-нибудь нехорошее.

— Этот дом принадлежал капитану Лэтэму. Говорили, что о том ужасном случае, что здесь произошел, даже написали в газетах — Тэд торжествующе улыбнулся. — Ходили слухи, что в этом доме нечисто.

— Нечисто? — переспросил я. — Что ты хочешь этим сказать? — я, как обычно, скромно топтавшийся у дверей, неожиданно для себя решительно шагнул в кухню. Мне не слишком-то нравились эти каникулы на берегу моря. Наш домик был слишком далеко от деревни. Похоже, что во всей округе не было ни одного парня моего возраста — мне шестнадцать. Со всех сторон нас окружала природа, а я к природе равнодушен. Я даже не мог тешить себя тем, что вернусь домой загорелым — я и пятнадцати минут не мог провести на солнце, чтобы не обгореть. Дом с привидениями стал бы приятным разнообразием по сравнению с научной фантастикой, за которой я коротал время.

— Так о чем ты говоришь? — переспросил я. — Что это за история здесь произошла?

— Это случилось еще в прошлом веке. Капитан Лэтэм был владельцем торгового судна, которое стояло в нашей гавани. Вы же знаете, что в давние времена Данстэбл был почти таким же крупным портом, как Бостон. Отсюда плавали и в Китай, и в другие страны. — Тэд сделал паузу, чтобы мы полностью осмыслили столь важную информацию. — У него, у этого капитана Лэтэма, был младший брат. Он плавал моряком на его корабле. Он и так никогда не отличался особым умом, а после того, что случилось, бедняга окончательно спятил. Ужасный конец, знаете. Капитан запер его в ближней спальне, и он двадцать лет провел в заперти.

Это уже действительно становилось интересным, как раз в этой самой комнате спал я.

— Случилось что? — спросил я.

Тэд не спеша отхлебнул пива и одобрительно посмотрел на этикетку. — Неплохое пивко, — произнес он. — Где это вы его раздобыли?

— В Бостоне, — ответил папа.

— Первоклассная пена, — оценил Тэд. — На здешнем такой не бывает.

— Ну расскажите же нам об этом несчастном случае! — мне действительно было страшно любопытно.

— Ну слушайте. Судно капитана Лэтэма плавало где-то на юге Тихого океана, когда они подобрали матроса, потерпевшего кораблекрушение. От его-то корабля ничегошеньки не осталось, кроме того самого бревна, на котором он плыл. Ну вы знаете, что на торговых кораблях нет лишних мест, и парню пришлось делить койку с кем-то из команды. Брат капитана уступил ему часть своей кровати. А на следующее утро бедняга матрос был мертв. И это после всего, что ему довелось пережить. Его задушили. Вы когда-нибудь видели задушенного? Красные следы на горле, выпученные глаза, черный, вывалившийся язык, и...

— Нет, нет, я никогда не видела — поспешно произнесла мама и прикрыла рукой свою розовую шею.

— Так вот, убил его брат капитана, никто в этом не сомневался. Да и он сам не пытался этого отрицать. Так что капитан оказался в довольно затруднительном положении.

— Наверное, они напились и подрались, — предположил папа, пытаясь хоть чуть-чуть ускорить рассказ Тэда.

— Да нет, они не пили и не дрались. Брат капитана просто взял и задушил беднягу. Тихо и незаметно.

— Но должна же быть хоть какая-то причина? — спросил я, сидевший как раз напротив Тэда.

— Я говорил, что брат был немного того. На корабле, как это водится, устроили суд и спросили, почему он это сделал. Он нес полнейшую ерунду, никто так не смог разобрать ничего внятного. Он только повторял все время, что матрос был Дьяволом, и нес подобный бред. Верно, ему приснился дурной сон, и он не ведал, что творит. Это было единственным объяснением. Капитан Лэтэм оказался перед нелегкой проблемой: он должен был вершить правосудие, но не мог приговорить к повешению своего родного брата. И он протянул его под килем.

— Как это? — спросил я.

— К нему привязали один конец веревки, а другой конец привязали к борту корабля. Затем они сбросили парня с носа корабля. Ты понимаешь, что случилось потом? — Тэд сел на стул и с интересом наклонился ко мне.

— Давай же, Тэд, продолжай —  нетерпеливо произнес я, — что случилось?

— Его протащило подо всем кораблем, по всем острым моллюскам, прилепившимся ко дну. Бедняга был весь изранен. Обычно осужденный не может провести под водой так много времени и тонет. Но иногда нет. Есть шанс выжить. Вот почему капитан предпочел протянуть брата под килем, а не повесить его. — Тэд прервался, чтобы допить пиво.

— И он не утонул, ведь правда? Капитану и его брату  в конце концов повезло?

— Как сказать. Да, когда его вытащили, он был жив, это верно. Но он так долго оставался под водой без воздуха, что это окончательно повредило его мозги. Кислородная недостаточность мозговых клеток или что-то в этом роде. Он превратился в бредящего идиота. За всю оставшуюся жизнь, проведенную взаперти в этой вот спальне, он не произнёс больше ни единого вразумительного слова. Только мяукал, как взбесившийся кот, и царапал ногтями стены. До сих пор видны следы вокруг окна.

— А чья это машина едет по дороге? — спросила мама. Она всегда подозрительно относилась к незнакомым людям и старалась держаться от них подальше, пока не получит точных сведений об их репутации.

Тэд не спеша повернулся к окну, находившемуся у него за спиной.

— О-о, это должно быть эти, которые сняли соседний коттедж. Они собирались объявиться где-то около часа назад. — Он усмехнулся и покачал головой. — Они собирались снять ваш дом, но опоздали. Вы, ребята, их опередили. Вы и представить не можете, как они расстроились! Никогда не думал, что можно так убиваться из-за снимаемого на лето помещения. Они даже пытались подкупить меня, но у меня есть профессиональная этика. А отдыхать в августе они не пожелали, им, видите ли, подавай дом сейчас. Пришлось наплести им, что из блочного коттеджа вид лучше, и в конце концов они его сняли.

— Надеюсь, вам удалось убедить их, что они нашли достойную замену, — сказала мама, — Их коттедж находится так близко к нам.

— Разумеется — рассеянно произнес Тэд, — Но знаете, ребята, я уж думал, что услышу, как рыдают взрослые люди из-за того, что их сюда не пустили. Не говоря уже о том, что...

— Спасибо тебе за душ, Тэд, — сказал папа, вставая и протягивая Тэду руку.

— Думаю, пойду, пожалуй, к соседям, — Тэд  поднялся и помахал нам рукой. — Спасибочки за пиво.

Я вышел вслед за ним из кухни. Я вспомнил, что видел царапины вокруг окна моей комнаты, и сейчас просто изнывал от любопытства.

— И это все? — спросил я Тэда. — Они так никогда и не узнали, почему он убил матроса? И зачем он царапал стену, что все это значило? Как давно это случилось? Он правда провел здесь целых двадцать лет?

— Эй, парень, ты когда-нибудь перестанешь задавать вопросы? — остановил меня Тэд, вдруг срочно куда-то заспешивший. — Мне нужно встретиться с новыми жильцами.

— А что за статья была написана об этом случае? Ты помнишь её название или автора или хоть что-нибудь?

Он пожал плечами и развел руками. — Я сам не читал её. Кто-то когда-то говорил мне что была в газете статья. А сейчас я должен позаботиться о твоих новых соседях. Не хочу, чтобы снова поднялась суета. Впервые вижу трех человек, которые бы так переживали из-за того, что сняли не тот летний домик. Чего они, других мест на побережье не знают? Увидели коттедж — так и брали бы сразу. Сбрендили они немного, вот. — Дверь за Тэдом захлопнулась, и он побежал прочь по деревянной веранде.

Я подождал некоторое время, а затем, осторожно приоткрыв дверь, выскользнул наружу, никем не замеченный.

 

 ГЛАВА ВТОРАЯ.

 

Дом, который мы сняли, — старый, потемневший от времени, с крышей из дранки — находился на вершине холма и смотрел прямо на маленький остров, расположенный в миле от берега. Большое  оранжевое солнце садилось за деревьями, растущими на острове, и последние золотые блики плясали на чёрной воде. Пронзительно вскрикнул пересмешник на невысокой сосне, которую раскачивал вечерний бриз.

Узкая дорожка из гравия спускалась вниз от нашего дома по газону, поросшему редкой травой, и дальше вилась в сторону небольшого частного пляжа, расположенного справа, в нескольких сотнях ярдов от нас. Вид был просто замечательный, мы были совершенно одни — холм, на котором капитан построил себе дом, был единственным твердым клочком земли посереди бархатисто-зеленого соляного болота, на котором в принципе невозможно ничего построить. Жаль только, что семья Тэда, чтобы увеличить доход, поставила на вершине холма еще один дом — низкую коробку, собранную из блоков и выкрашенную в жалкое подобие розового цвета. Она находилась всего в десяти ярдах от нас. Я спрятался на крыльце за одним из столбов и увидел женщину и двух мужчин, вылезающих из пурпурного Фольксвагена с открытым верхом, припаркованного между домами.

— Боже, я думала мы вечно будем трястись в этой чертовой машине! — воскликнула женщина и нетерпеливо, даже неистово, запрокинула руки за голову. Потом она заметила Тэда, и сразу же приобрела спокойный и невозмутимый вид. — Тэд? Вы должно быть Тэд. Огромное спасибо, что ждали нас, — сказала она, пожимая ему руку. — Вояж оказался несколько более долгим, чем мы ожидали. — Она была немного ниже Тэда ростом, с густой копной черных волос. На ней был обтягивающий топ и короткие обрезанные брюки из грубой ткани — одежда, выгодно подчеркивающая её потрясающую фигуру. Тэд, несколько минут назад такой болтливый, теперь, казалось, проглотил язык, едва увидев её.

— Машины так и ломались у нас на глазах. Если б такое случилось с нашей, я бы, наверное, бросила её и поехала автостопом. — И она одарила Тэда очаровательной улыбкой.

— Вы, наверняка, бы доехали без особых проблем. — произнес Тэд.

— У Вас здесь замечательные владения, Тэд, — сказал мужчина с коричневыми усами. —  Просто превосходное местечко, можете в этом не сомневаться. Просто превосходное.

— Ну, мы стараемся поддерживать все в полном порядке, — ответил польщенный Тэд.

— Похоже, что из нашего маленького logement открывается великолепный вид, как вы нам и обещали, — произнес второй мужчина со светлой бородой. — Хотя  я думаю, что всё же не столь живописный, как из дома капитана.

— Капитана? Откуда вам известна история о капитане? — спросил Тэд, считая, что история о капитане принадлежит лично ему. — Я ведь ничего не говорил об этом по телефону.

— Да нет, — поспешно пояснила женщина, бросая выразительный взгляд на блондина, который крепко сжал губы, —никто не рассказывал нам никакой истории о нем. Мы ничего не знаем ни о какой истории. Это агент так назвал его, "капитанский дом", вот и всё. Она повернулась к нашему дому, и я вновь спрятался за столбом. — Но нас это ужасно заинтриговало. А Вы, Тэд, производите впечатление такого любезного человека. — Она опять ему улыбнулась, и в её вдруг охрипшем голосе зазвучали льстивые нотки. — Я просто интересуюсь ... если эти люди ещё не въехали, Вы не могли бы провести нас внутрь? Мы бы были так Вам благодарны. Я уверена, Вы поддерживаете там всё в чистоте и порядке.

— Они живут здесь уже неделю, — ответил Тэд. — И как бы мне не хотелось угодить вам, я не думаю, что сейчас им нужна компания. Но я хочу кое-что сказать вам о вашем доме... — Его голос становился всё тише, по мере того, как они удалялись по направлению к входной двери. Я тихонечко вернулся домой.

 

Два окна нашей темной, обитой сосной столовой выходили прямо на забетонированную площадку перед соседним коттеджем. Мама и папа сидели в разных концах стола, а я уселся прямо напротив окон. Нам всем было отлично видно, как наши соседи, одетые в купальные костюмы, вышли из дома, неся поднос с бутылками и стаканами.

Первая отвела взгляд от окна мама:

— Барни, ты почему ничего не ешь?

Продолжая наблюдать, я быстро откусил кусочек гамбургера. Нельзя сказать, что у всех троих были фигуры атлетов. Но их движения обладали какой-то невольной звериной грацией, и именно эта их необычность так притягивала взгляд. Я понимал: передо мной всего лишь три обыкновенных человека, но иногда мне казалось, что я вижу трёх львов.

— На ней прелестный бикини, как ты считаешь? — спросила мама. — Только бедняжке нужно усвоить одну вещь, прежде чем в её-то возрасте красоваться в таком открытом купальнике: для бикини у неё уже не та фигура.

Я захлебнулся молоком, а папа бросил в мамину сторону недоуменный взгляд. Фигура у женщины была не хуже, чем у какой-нибудь кинозвезды.

— По-моему, у неё нормальная фигура, — сказал папа, явно преуменьшая.

— Особенно много она теряет по сравнению с этими двумя красавцами, — продолжала мама, словно пропустив мимо ушей папины слова. — Наверное, они работают моделями или чем-то в этом роде.

— Моделями? — переспросил папа, — это с их-то заурядной внешностью? Да они же просто хиляки.

Я рассмеялся. Мои мама и папа, которые были  уже не молоды и оба имели далеко не самую идеальную фигуру, пытались найти какие-нибудь разумные объяснения, чтобы избежать нежелательного сравнения с этими прекрасно сложенными людьми. Всё это выглядело очень по-детски.

— Не понимаю, что они в ней нашли, — сказала мама. — Может быть, деньги? Так  ещё можно было бы объяснить.

 Эта мысль успокоила её.

— Но, может, она нравится им просто так? Может, все они просто хорошие друзья? — сказал я.

— Да, они неплохо проводят время, — и она вновь стала пристально разглядывать соседей. Меня удивило, что она уделяет им столько внимания. Обычно мама старалась не замечать других отдыхающих, если, конечно, ей самой не хотелось завязать с ними отношений. Но на этот раз она пыталась над ними язвить.

— Не правда ли приятно видеть людей, которые так самодовольны? — говорила она.

Наши соседи разложили шезлонги, и сели рядом, лицом к заливу. Казалось, они были в полном восторге от солнца и воды:  размахивали руками, что-то друг другу показывали, оживленно болтали, потягивали из своих стаканов и время от времени смеялись. В наступающих сумерках их кожа приобрела багровый оттенок. Но я начинал удивляться, почему по мере того, как их силуэты становились неразличимыми в темноте, всё чаще и чаще они смотрели в сторону нашего дома. Не о нас ли они говорили?

А спустя всего несколько часов, когда мама и папа смотрели телевизор, а я в очередной раз перечитывал “Марионеточников”, раздался стук в дверь.

— Должно быть, это наши соседи, пожаловали,  — сказала мама.

Соседний коттедж был единственным домом, расположенным на нашей дороге.

— Кому же ещё быть? — произнес папа, приподнимаясь. Я тоже встал, и он подтолкнул меня к двери.

Наша соседка была одета в лиловое трикотажное платье без рукавов, волосы были собраны в пучок, открывая её тонкую шею. Сейчас, когда она стояла передо мной, она была выше, чем казалось издалека, немного повыше меня.

В уголках её губ играла улыбка, а глаза при неярком свете нашего крыльца казались такими же глубокими и темными, как  лиловый цвет её платья.

— Привет, я ваша соседка, пардон, что пришлось вас побеспокоить, — сказала она. У неё был очень своеобразный акцент. — Мне ужасно неловко, я чувствую себя genante. Дело в том, что мы собирались зажечь камин, а нам не дали ... как же это называется? Ах, да ... трут. Вот мы и подумали, может быть у вас есть запасной, хотя бы на сегодня. Завтра мы принесём вам целый. — Она не смотрела в глаза, когда говорила, но рыскала взглядом во все стороны, словно старалась разглядеть как можно больше внутри дома.

— У нас этого добра хватает, — сказал папа. И как только он направился к камину, женщина быстро зашла в дом, едва не наступив на меня, настолько ей не терпелось увидеть получше, что находится в столовой.

— Добрый вечер, — поздоровалась мама, привстав со стула и вежливо кивнув головой. — Барни, почему бы тебе не проявить себя настоящим джентельменом и не отнести нашим соседям немного сухих дров? Может быть, им необходима помощь?

— Конечно, — сказал я, удивляясь, что это стряслось с моей мамой. Обычно она холодно встречала чужих, которые вот так беззастенчиво вторгались в наш дом. Сейчас же она явно посылала меня к соседям, чтобы завязать с ними дружеские отношения.

— О, большой спасибо. А у вас случайно не окажется какой-нибудь лишней морской карты? — спросила соседка, а её взгляд тем временем пристально изучал лестницу.

— У меня есть, — произнёс я, забывая о робости.

Теперь она смотрела прямо на меня, и я отвел глаза.

— Как это любезно с твоей стороны, — произнесла она.

Я взял морскую карту, нагрузился дровами и толчком раскрыл дверь. Соседка ещё довольно долго оставалась внутри дома, затем вышла, и я проследовал за ней. В ночной тьме можно было различить только бледный, вытянутый след, который оставляло освещённое окно соседского коттеджа на траве газона, да растущий месяц, висевший над чёрной, невидимой водой.

— Нам повезло, — произнесла женщина, держа открытой входную дверь, пока я осторожно входил внутрь дома. По сравнению с богато убранными комнатами в капитанском доме, стены которых были увешаны тяжёлыми портьерами, обстановка в коттедже казалась пустой и бедной — голые, белые стены, серый пол, покрытый линолеумом, не поддающаяся описанию пластмассовая мебель, два металлических торшера, ослепляющие своим невыносимо ярким светом. Мужчины сидели за деревянным столом, стоящем посередине комнаты, и пили вино. Рядом  лежали остатки ужина. Было видно, что они во что-то играют: на столе находилась доска с фигурами, цветными карточками и конвертами. По комнате распространялся резкий, пряный запах.

— Вот так удача, — сказал мужчина с коричневыми усами, вставая, чтобы забрать у меня дрова. Он подошёл ко мне, и меня поразило, каким же большим и сильным он был.

— Огромное спасибо, — сказал он и с такой лёгкостью поднял огромную связку дров, как если б это была горстка спичек.

— Привет, — сказал мужчина со светлой бородкой, не такой мощный, как первый, но более гибкий. — Ты была внутри? — обратился он к женщине. Затем, заметив меня, он воскликнул: — Ой! — и отпил немного вина.

Три пары лиловых глаз с интересом изучали меня. И тут я вдруг заметил в углу возле камина вязанку дров. Зачем им понадобилось врать и просить у нас ещё? Необычность этих людей вызывала во мне жуткое любопытство.

— Вы хотите что-нибудь узнать об окрестных местах? — спросил я, в оправдание того, что всё ещё находился у них в доме. — Или, может, я отрываю вас от игры?

— Конечно, отрываешь, но, пожалуйста, оставайся, — смеясь, ответила женщина. — Вы единственные во всей округе люди, и нам больше не у кого узнать об этом странном прибрежном местечке. Ведь правда?

— Да, оставайся, выпей немного вина, — подхватил блондин, потянувшись за бутылкой.

— Вот ваш трут, разожги огонь, — сказал второй, стоящий на коленях возле камина.

— Этот сарай может стать почти уютным, если зажечь камин, — сказала женщина, обхватив смуглыми руками плечи. Она внимательно посмотрела на меня:

— Присаживайся.

В её манере говорить было что-то властное и приказывающее, и я, не раздумывая, сел. Куда только делось скромное, невинное создание, которое так робко пыталось уговорить Тэда впустить их в наш дом? Эта женщина не привыкла льстить, она привыкла приказывать. Казалось, что теперь передо мной находится совсем другой человек — резкий, грубый, умеющий владеть собой.

Мы сели вокруг камина. Я бы сказал, что они были не намного старше меня —  выглядели, как студенты колледжа. Мужчины были без рубашек, их стройные тела были покрыты таким же тёмным загаром, как и у женщины. Я знал, что они только сегодня приехали, но выглядели они так, словно провели на море несколько месяцев.

Их звали Зена, Мэнни и Джо. Перед тем, как сесть играть, они ходили купаться, вот почему Зене так хотелось разжечь огонь.

— Вода ночью просто замечательная, — рассказывал Джо, высокий мужчина с усами. — При свете луны она кажется совсем другой, фосфоресцирующей, светящейся и живой.

— Я никогда не купался ночью, — ответил я, как-нибудь попробую.

— Ты получаешь настоящий frisson, поскольку не можешь видеть под водой, — сказала Зена, — поэтому тебе кажется, что там в глубине тебя что-то подстерегает, наблюдает за тобой и только того и ждёт, чтобы наброситься, когда ты захочешь вылезти. Это похоже на нашу игру.

— А мне нравится то, ... что не надо ничего на себя надевать, — рассмеялся Мэнни, блондин.

— Это естественно и правильно, — добавил Джо.

— Только если ночью не так холодно, — и Зена поёжилась. — Хотя днём, когда мы застряли в этой чёртовой пробке,  такое было трудно представить. Я чувствовала себя как яйца в омлете.

— И без масла! Вместо сливочного, в этом омлете было вонючее машинное. Интересно было бы попробовать такую смесь.

— А я ощущал себя не яйцом в яичнице, а Ту-ша-пу — ну, вы знаете, есть такое китайское блюдо: приторно сладкий пирожок, набитый горячим пюре из чернослива.

Теперь смеялись все.

— Единственно, что я могу сказать: слава Богу у нас была игра, — сказала Зена. — Мы провели поистине грандиозный матч, задыхаясь от жары и пыли в нашей маленькой машинке.

— Грандиозный, так как ты выиграла, — заметил Мэнни.

— Я тоже люблю игры, — сказал я, — может, как-нибудь сыграем вместе.

На меня произвела большое впечатление и даже слегка потрясла их простая, остроумная манера подсмеиваться друг над другом. Они видели забавное даже в том, что застряли в пробке. Они казались мне необыкновенными людьми, несмотря на то, что английский не был для них родным. И что ещё более странно, я их интересовал не меньше, чем они меня. Может, вторая неделя каникул будет не такой скучной, как первая.

— Эта карта приливов-отливов достаточно точна, как ты считаешь? - спросил меня Джо.

— Да, — ответил я. —  Здесь очень заметно, как прибывает или убывает вода.

— Правда? Как это так?

— Ну, здесь есть такие места, где во время отлива можно идти и идти, а воды будет едва выше пояса.

— А ты знаешь где эти места? — казалось, им действительно это интересно.

— Разумеется. Я могу показать их вам. Может быть, завтра. — Я пожал плечами и улыбнулся, довольный собой. — У меня нет никаких особых планов.

— Мы могли бы организовать замечательный маленький поход, — предложила Зена.

— Точно. Исследуем флору и фауну этого удивительного региона, — подхватил Мэнни.

— Вы впервые в Новой Англии? — поинтересовался я.

— Н-н...да, — ответила Зена.

— Вы, должно быть, из Калифорнии, правда? — продолжил я. — Или из Флориды? — Они не отвечали. — Ну, я просто хочу сказать ... вы такие загорелые.

— Мы много путешествуем. Мы легко загораем, — ответила Зена.

— Вам разве не приходится работать?

— Любопытный парень, да? — произнес Джо, теребя усы.

— Наши род занятий оставляет нам достаточно времени и для путешествий, и для  исследований, — улыбнувшись, пояснила Зена. Но в голосе её зазвучало беспокойство.

— Тогда вы видите перед собой самого опытного эксперта на всём нашем побережье. Я могу показать вам уйму всего. — сказал я.

— Это замечательно, — сказал Джо. — Барни, так ведь тебя зовут, да? Здесь около берега часто проплывают рыбацкие судна? А торговые или какие-нибудь ещё?

— Иногда они заходят на остров, — пояснил я, — да ещё у Тэда есть свой катер.

— А как насчёт экскурсионных и прогулочных кораблей?

— В нашу гавань они не заходят. — Я был ужасно рад, что могу им столько всего рассказать. Может, им захочется провести со мной хоть немного времени из-за того, что я довольно хорошо, хотя и не в совершенстве, знаю окрестности. — Но есть несколько экскурсионных катеров, отправляющихся не из Данстэбла. На них можно сплавать посмотреть китов или дельфинов. Хотите как-нибудь увидеть?

— Очень, — ответил Мэнни, мило улыбнувшись. — Джо у нас без ума от дельфинов. Правда, Джо?

— Да. И от осьминогов тоже, — подтвердил Джо.

Зена прикрыла рот рукой и захихикала, совсем как маленькая девочка.

— А здесь охотятся на осьминогов? — продолжал Джо, явно подтрунивая над Мэнни. — Я знаю, что на них охотятся в греческих селениях. Ты помнишь Грецию, Мэнни?

— О-о, как они разбивают маленькие головки этих несчастных осьминогов о камни и бросают сохнуть на солнце! — воскликнул Мэнни, расширив глаза. — Да, это зрелище невозможно забыть никогда.

Они опять засмеялись. Я не понял этой скрытой шутки, но был в восторге от того, как они веселились. Меня привлекал энтузиазм, с которым они воспринимали почти всё вокруг, особенно когда  говорили о своей игре. Они были моложе и веселее любого из моих знакомых ребят. И что самое удивительное, их всё ещё интересовал я сам и всё, что я им говорил —  они буквально засыпали меня вопросами. Казалось, на них произвёл огромное впечатление мой рассказ о нашем доме, и они, замерев от любопытства, внимательно выслушали историю капитана и его брата. Я подробно отвечал на их вопросы о внутреннем устройстве дома и очень долго описывал ближнюю спальню, в которой спал всю предыдущую неделю.

— Всё же, как бы там ни было здорово, я не хотел бы провести в ней взаперти целых двадцать лет, — закончил я.

Они выключили свет. В полумраке комнаты, освещаемой лишь огнём камина, глаза Зены блестели как у кошки. — А царапины, о которых тебе сказал Тэд, ты можешь описать? — спросила она вкрадчивым голосом, подаваясь в мою сторону.

— Разумеется. Там их видимо-невидимо, а некоторые такие глубокие, что и не скажешь, что обыкновенный человек мог сделать их своими ногтями. Он должен был  ... очень долго трудиться.

— А похоже, будто они составляют какой-то узор или ... или рассказ или что-нибудь ещё в том же роде? — продолжала Зена.

— Да нет. В них нет никакого смысла.

— Я не думаю, что там было ...  что в комнате было что-нибудь ещё необычное, ведь так? — осторожно спросила Зена. — Нечто странное, особенное, на что ты или твои родители случайно наткнулись?

Это был странный вопрос, и я попытался отшутиться:

— Что-то вроде трупа или приведения? Нет, нам не так повезло.

Но они не оценили по достоинству моё остроумие. Только повернулись и посмотрели друг на друга. Три пары глаз встретились в одной точке, словно их было только двое. А мне вспомнились глубокие, неровные трещины и царапины на оконных рамах моей спальни, и впервые за всё время я ощутил тревогу. Занавеска на окне слегка колыхалась. Все трое сидели неподвижно как ящерицы на солнце.

— Так, значит, вы много путешествуете? — спросил я, чтобы прервать неловкое молчание. — Должно быть, это очень здорово. А где ваш дом? Где вы были в последний раз?

— Ты задаёшь слишком много вопросов, — сказал Мэнни.

— Это я задаю много вопросов? Вот это да. По-моему, именно вы целый вечер только и делаете, что расспрашиваете меня.

— Знаете что, — резко произнесла Зена. — Внезапно у меня возникло дикое желание вернуться к нашей игре. Что вы насчёт этого думаете?

— Отлично, — ответил Мэнни. — Я всегда хочу в неё играть.

Они включили свет, пододвинули стулья к столу и сели вокруг доски, которую я заметил, когда только пришёл. Они не спросили, хочу ли я играть с ними, так что я встал за спиной у Зены и смотрел на доску. Только сейчас я смог наконец разглядеть её, и теперь видел, что она не похожа ни на одну из известных мне игровых досок.

— Эй, что это за игра? — спросил я, умирая от любопытства. Она напоминала сказочную вселенную с игрушечными, но очень детально изображёнными, планетами. — Я люблю настольные игры, но такой я никогда не видел. Где вы умудрились её достать?

Некоторое время они молчали. Потом Зена ответила: — Это совсем новая игра. Я думаю её ещё нет в продаже. Она только...  как же это называется? ... Ах, да проходит испытания.

— Как же тогда она попала к вам?

— Дело в том, что...

— Дело в том, что ... мы случайно познакомились с человеком, который этим занимается, — пояснил Джо. — И он дал нам на время опытный образец.

— Это было самое замечательное событие, которое когда-либо с нами происходило, — уверенно сказал Мэнни.

— Это отличная игра, — добавил Джо. — Мы играем каждый вечер, и до сих пор никак не можем от неё оторваться.

— А как она называется? — поинтересовался я. — Как в неё играть? — и я потянулся, чтобы взять фигуру.

— Не трогай, ты всё перепутаешь! — Зена схватила мою руку несколько более сильно, чем следовало.

— Всё вопросы, вопросы и вопросы, — пробормотал Джо.

— Но можете вы хотя бы сказать мне её название? — спросил я, слегка удивляясь.

— Она называется “Межзвёздный Поросёнок”, — резко произнесла Зена. — Мы бы пригласили тебя поиграть, но сейчас у нас в разгаре партия на троих. Может, в другое время.

Время! я совершенно о нём забыл. Как долго я у них пробыл? Если я задержусь ещё, они решат, что я назойлив, и не возьмут с собой ни в одну экспедицию. — Ну, мне пора, — сказал я. — Но как-нибудь мне хотелось бы сыграть вместе с вами.

— Ага, — пробормотала Зена, пристально вглядываясь в доску. Она передвинула свою фигуру. — Гиперпространственный туннель! — победно объявила она. — Я перемещаюсь прямо на Вавууш.

Казалось, они позабыли обо мне.

 

Маме и папе было ужасно интересно узнать, кто такие наши соседи, и они были крайне разочарованы моим рассказом. Я провёл у них дома несколько часов, но так ничего и не выяснил. Родители  допытывались у меня, сколько нашим соседям лет, чем они занимаются, каково их финансовое положение, какие между ними отношения и откуда они приехали. Я же узнал только их имена, узнал, что они много путешествуют и что они безумно увлечены игрой в “Межзвёздного Поросёнка”.

— Ты меня удивляешь, Барни, — сказала мама. — Ты ведь всегда такой любопытный.

А меня удивляли мама и папа. Наши соседи были намного их моложе, не занимали высокого общественного положения. И всё же, неизвестно почему, они интересовали моих родителей. Это было совершенно на них не похоже.

Этой ночью я внимательно изучил отметины на подоконнике в моей комнате. Нет, эти беспорядочные царапины, оставшиеся на дереве, никак не могли быть разумным посланием. Я лёг в кровать. При свете настольной лампы прибрежные утёсы приобретали острые очертания, острые, как рубцы. Я не мог сосредоточиться над книгой и выключил свет. Скрип и стон старых пружин, раздающийся всякий раз, как я пытался  принять удобное положение, напомнили мне старческое, прерывистое дыхание. Я убеждал себя, что заключённый не мог спать на этой кровати.

А если его дух и бродит где-нибудь до сих пор, то он слишком слаб даже для того, чтобы материализоваться в моих снах. Это Зену я видел во сне, Зену, ведущую меня за руку по гигантской арене. Арена покрыта причудливыми узорами, — такими же, как в их игре, — составленными из планет и звёзд, и неровных траекторий комет. Зена вновь и вновь повторяла мне что-то, что я не мог разобрать, что-то ужасно важное, значительное и прекрасное.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

 

Следующий день, воскресенье, одним был из тех, которые моя мама называет "восхитительными": изнуряющая жара, ни облачка на небе. Сразу же после завтрака они с папой собрались на пляж. Это был первый такой жаркий и солнечный день за всё наше короткое пребывание на море, и мама ещё не успела хорошо загореть. Я пошёл с ними, чтобы просто посмотреть, кто есть на пляже. День только начался, но завсегдатаи-пляжники уже собрались: пожилые леди в коротконогих пляжных шезлонгах с картами в руках — их дряблые, покрасневшие тела складками свисали из кружевных купальников; визжащие детишки с лопатками и надувными плавательными игрушками; надменные подростки, неподвижно, словно почерневшие мумии, застывшие перед своими приёмниками и приходящие к жизни только для того, чтобы смазать друг друга кремом для загара или чтобы торжественно, почти ритуально продемонстрировать свои тугие, чёрные от загара бицепсы. На мгновение мама смешалась с их толпой, на их фоне её бледное тело было похоже на лоснившийся труп. Я ретировался в спасительную темноту нашего дома.

Я решил почитать, сидя на крыльце лицом к гавани, — так чтобы видеть соседский дворик, где наши соседи расположились завтракать. Конечно, я ещё недостаточно хорошо их знал, чтобы они пригласили меня. Но мне хотелось, чтобы они знали, что я свободен, ничем не занят и готов поучаствовать в любых играх и походах. Я притворился, будто читаю.

Было похоже, что они всё ещё поглощены вчерашней игрой. И хотя они говорили очень тихо, мне удалось различить, что они спорят о том, как лучше всего выбраться из лабиринта на какой-то неизвестной планете.

Потом внезапно Зена произнесла более громко: — Вкус у этих помидоров такой, словно это какой-нибудь эрзац.

— Тем же неестественным тоном Джо заметил, что слово “эрзац” произошло от немецкого существительного, означающего “заменитель” и впервые было употреблено в 1875 году. Может, они обнаружили, что я их слушаю и потому сменили тему разговора на более полезную для меня?

— Почему же я никогда не знаю таких мелочей? — удивился Мэнни.

— Потому, что ты за всю жизнь не прочёл ни единого слова, кроме фантастики и фэнтези, — презрительно заметила Зена.

— Да что ты говоришь! А давай теперь посмотрим, какие ты привезла книги. Та-ак, “Пламя, власть и страсть”, теперь “Тело, найденное в библиотеке”.

— Но я также взяла с собой “Основы интенсивной психотерапии”, — парировала она. В отличие от тебя, я не настолько поглощена собой.

Они обменивались колкостями.

— Это я то поглощён собой! — воскликнул Мэнни. — Какой же самовлюблённой нужно быть, чтобы отрастить такие длиннющие ногти, как у тебя, и при этом рассуждать о моём самодовольстве! Ты только посмотри на неё, Джо. Она не в состоянии даже взять в руки чашку кофе из-за своих  когтей.

— Самовлюблённой, — взорвалась она. — А тебе не кажется самовлюблённостью то, как ровно у тебя всегда окрашена борода! Ты явно обесцвечиваешь её! И попробуй только это отрицать. Я собственными глазами видела у тебя в ящике стола тюбик с пероксидом.

— Ах ты стерва! — закричал Мэнни. Зена откинулась назад и захохотала.

— Заткнитесь, вы оба, — вмешался Джо. — Посмотрите лучше на остров. Взгляните, при утреннем свете его видно гораздо лучше. он находится раза в два ближе, чем казалось вчера днём.

— Было бы здорово туда сплавать, -- сказала Зена. — Конечно, без тебя, Мэнни. Очевидно, что ты не доплывёшь. Но Джо и я могли бы ...

— Он слишком далеко, — прервал её Джо, прежде чем они сцепились снова.  — Вот на серфинге у нас получится. Как-нибудь мы могли бы взять на прокат доски и сплавать туда.

— Прекрасная идея!

Я слушал их разговор, позабыв о книге. И всё же мгновение спустя им удалось застать меня врасплох, внезапно появившись без всякого предупреждения на ступеньках нашего крыльца. Как же я не заметил, что они встали и пошли к нашему дому?

На мужчинах были надеты только спортивные шорты и сандалии. Зена была одета в обрезанные до колен брюки из жатой грубой ткани и топ.

— Доброе утро, Барни, — произнесла она глубоким голосом и улыбнулась. — Мы только хотели убедиться, что с тобой всё в порядке. — У неё были потрясающие ноги.

— Вчера мы задержали тебя допоздна да к тому же напоили вином, да и вообще... — продолжил Мэнни.

— Я в полном порядке, — пробормотал я. Из-за их внезапного появления ко мне вернулась вся моя прежняя робость.

— Ты выглядишь таким покинутым и всеми забытым, полностью предоставленным самому себе, — сказала Зена, плавно поднимаясь по лестнице. — Твои родители бросили тебя и ушли на пляж, да?

— Точно, мы несколько удивлены, что в такой жаркий день застали кого-то дома, — сказал Мэнни.

Зена стрельнула в его сторону взглядом, а Джо отвернулся. Мне пришло в голову, хоть это выглядело нелепо, что они надеялись, что мы все сегодня на пляже. Но зачем им это нужно?

Зена села на крыльцо, глядя на меня с лёгкой улыбкой, положив руку на чёрную от загара талию. Мужчинам было не так удобно — они стояли на верхней ступеньке. Казалось, они чего-то от меня ждут.

— Я не могу долго лежать на солнце, — произнёс я, — я всегда обгораю.

— Это оттого, что ты рыжий, — сказал Джо и легонько щёлкнул зубами.

— В таком случае твои родители выбрали не самое лучшее место для проведения каникул, — с участием заметила Зена. — Не слишком-то они о тебе думают.

— Сюда приезжают отдыхать мамины друзья, а у меня с собой много книг, — ответил я, чувствуя себя жалким: ну что они могут подумать о человеке, который проводит свои каникулы за чтением книг? Я понял, что краснею.

— А что ты читаешь? — допытывался Мэнни. Я показал название. — О, я обожаю фантастику, — произнёс он, соединив пальцы рук и сильно их сжав. — Но эту книгу я не читал. О чём она?

— Ну, о нашествии космических пришельцев на Землю. Существа, похожие на слизняков, как мозги без оболочки, прицепляются на спину к людям и начинают ими командовать.

— Фу, какая гадость, — скривила губы Зена.

— Не говоря уже о том, что это наивно с точки зрения биологии, — покачал головой Джо. — Не может существовать организмов, которые бы естественно эволюционировали таким образом.

— Почему, — поинтересовался я, пытаясь защитить свои литературные пристрастия. — Ведь никто не знает, какие условия могли сложиться на других планетах. Всякое может быть, разве нет?

Джо погладил усы.

— А по мне, это звучит просто очаровательно, — вступил в разговор Мэнни. — Я люблю истории, от которых в дрожь бросает. Такие, как эта. Они напоминают мне нашу игру. Ты дашь мне почитать, когда закончишь?

— Разумеется. Ребята, а вы не собираетесь организовать какой-нибудь поход...

—- Возвращаясь к страшным историям, — резко оборвала меня Зена, — нас всех увлек твой вчерашний рассказ об этом доме. Ты нас ужасно заинтриговал. Ты не против, если мы войдём и посмотрим, где всё это произошло?

— Нет, я не против. — В её вопросе звучала какая-то фальшь. Вовсе не мой рассказ так возбудил их интерес: они хотели проникнуть внутрь дома ещё вчера, едва только приехали сюда, а это было задолго до того, как я рассказал им историю нашего дома. Я помнил слова Тэда о том, какова была их реакция, когда у них не вышло снять этот дом. И открывая перед ними дверь, я смутно осознавал, что совершаю большую ошибку. Но я быстро отогнал эти мысли. Мне хотелось ощутить себя хозяином и самому всё им показать.

— Глядите-ка, здесь гораздо уютнее, чем у нас, — проговорил Мэнни, изучая глазами деревянную обивку. — Заметно, что люди строили этот дом для себя.

— Но здесь так мрачно, — сказала Зена. Она исследовала подоконники в столовой. — И отсюда не видно моря. Наш уродливый коттедж выигрывает в этом плане.

— Он был прав, говоря, что из коттеджа вид лучше, — произнёс Джо, заглядывая в камин.

— Посмотрите-ка сюда! — закричал Мэнни из кухни. — Да здесь же можно готовить еду!

Остальные последовали за ним на кухню.

— Вас что интересуют старинные дома? — спросил я.

— Разумеется, Барни, — ответила Зена, заглядывая в ящик, расположенный под раковиной. Джо тем временем открывал и закрывал полки буфета, а Мэнни рыскал в холодильнике.

— Да он раза в два больше нашего, — произнёс он. — Представляете? Здесь есть заменитель яичницы-болтуньи!  И Маргарин! — он был поражён.

— Папа следит за своим холестерином, — пояснил я. — Эй, послушайте, в Дансэбле есть несколько старинных особняков. Там находится что-то вроде музеев. Может, как-нибудь сходим и посмотрим?

— Конечно, сходим, Барни, — ответила Зена, одновременно исследуя кладовку.

Мэнни тем временем просматривал ящики с кастрюлями. — Посмотрите, здесь гораздо больше посуды, чем у нас в коттедже, — отметил он.

Они действительно что-то искали или просто из зависти сравнивали свой дом с нашим? Их поведение начинало казаться мне несколько бесцеремонным.

— Вы хотели здесь жить? — прямо спросил я.

— На что это ты намекаешь? — Зена повернулась и посмотрела на меня в упор.

— Так Тэд сказал. Вы хотели жить здесь, а не в коттедже.

— Ну, ты ведь сам понимаешь, что этот дом лучше, — пояснил Мэнни.

— Да, но ведь тогда вы его ещё не видели, откуда же вы могли знать? И что вы теперь здесь ищете?

— Смышлёный ты малый, Барни, — сказал Джо. Но его слова не прозвучали как комплимент. — Ты очень проницателен. Нас интересуют старинные дома. Это своего рода хобби, очень невинное хобби. Как и наша игра. Ты ведь не возражаешь, что мы здесь всё осматриваем, правда?

— Ну-у ... нет, я не против, — ответил я, чувствуя себя полным дураком.

— Тогда, если ты перестанешь задавать вопросы и дашь нам спокойно продолжить, то потом, быть может, мы выкроим немного времени и научим тебя играть. Скажем, сразу после ланча. Заманчиво звучит?

— Конечно, это было бы здорово.

— По рукам. — Он отворил дверь в подвал. — Где включается свет?

— Слева.

Там трудно было что-либо разглядеть, был виден лишь ненужный хлам, обычно хранящийся в подвалах, да гора ржавых труб. Но эти трое вели себя так, словно им удалось обнаружить египетскую гробницу, которая последние пять тысяч лет была намертво замурована. Они с радостными криками носились по подвалу среди старой рухляди, покрытой плесенью. Неужели они действительно надеялись найти здесь что-нибудь ценное?

Наблюдая за ними, я стал испытывать лёгкое раздражение, а попросить их перестать мне не хватало смелости, поэтому я поднялся наверх и стал поджидать их в столовой. Я начинал беспокоиться: что если мама и папа вернутся и застанут их у нас дома? Уже прошло более часа с тех пор, как я ушёл с пляжа.

Выйдя из подвала, они прошли столовую и направились прямо к лестнице на второй этаж,  даже не заметив меня, хотя я сидел прямо у них на дороге. Только после того, как я кашлянул, Мэнни спросил: — Ничего, если мы поднимемся наверх? — при этом он даже не остановился.

Потом Зена спустилась с лестницы и неожиданно, так, словно только что об этом вспомнила, обратилась ко мне: — Барни, не хочешь ли показать нам свою комнату?

Я засеменил вслед за ними, вспоминая, что моя кровать не убрана, и в душе надеясь, что по комнате не разбросано грязное бельё. Хотя мне не стоило так волноваться. По пути в мою комнату находилась спальня родителей. Всякий нормальный человек вежливо бы остановился на пороге и смотрел бы оттуда, но только не эти трое. Они устроили самый настоящий обыск, заглядывая под кровати, внимательно исследуя оконные рамы, копаясь в ящиках с одеждой. В этом не было никакого толку. Единственной комнатой, представляющей какой-либо исторический интерес была моя спальня. Но во всяком случае, так у меня оставалось время, чтобы опередить их и немного прибраться.

Когда наконец мы вошли ко мне, они даже для видимости не попытались обратить на меня внимание. Это я вежливо стоял на пороге, понимая, что лучше всего не путаться у них под ногами. Они больше не шутили. Их лица стали суровыми и напряжёнными. Они действовали гораздо скрупулёзнее любого археолога — подвергли подробнейшему и тщательнейшему исследованию все стены и окна, не моргая, ощупывая дерево пальцами с благоговейной настойчивостью слепцов. В наступившей тишине я различал шум прибоя и крики птиц и слышал неразборчивую болтовню радио, звук которого становился то громче, то тише — какие-то мальчишки вышли с ним на дорогу, а потом вернулись назад.

Я чувствовал усталость и беспокойство, но боялся нарушить тишину. Я уже не знал, как бы мне от них отделаться. Почти два часа прошло с тех пор, как я оставил родителей на пляже. Я понимал, что они побоятся обгореть, да к тому же наступало время ланча. Незаметно я пробрался в комнату и выглянул в окно.

Отсюда, со второго этажа, было хорошо видно окрестности: одноэтажный соседний коттедж больше не заслонял вид на море. Морской воздух был так чист и прозрачен, что, хотя родители находились в сотне ярдах от дома, я мог легко различить выражение маминого лица, когда они проходили мимо мальчишек с приёмником: её удивило, с какой это стати они идут по нашей, не ведущей никуда дороге. И она наверняка не была бы в восторге, узнав, как беззастенчиво люди из соседнего дома распоряжаются в наших владениях. Она бы скорее всего решила, что они ищут, чего бы у нас украсть, и, возможно, она была бы права. А чем же ещё они занимаются? И если они в конце концов нас обворуют, это будет на моей совести.

Однако не время было стоять и ругать себя. Даже если наши соседи и не замыслили ничего страшного, я всё равно не хотел, чтобы мама застала их у нас дома.

Но они даже не заметили, что мама с папой возвращаются, они вели себя как настоящие зомби.

— Ммм, послушайте,... ммм, вон идут мои родители, — промямлил я, ломая руки. — Видите?

Они посмотрели на меня, как люди, выходящие из транса, и на мгновение застыли. Затем снова медленно взглянули на меня: их лица всё ещё оставались безжизненными.

— Они могут не понять, что вы делаете у нас дома, — продолжил я. — Мне кажется, вам пора идти.

Они глядели на меня так, словно вообще не осознавали, кто или что я такое, если только они действительно были способны видеть или слышать меня. Все мои слова разбивались об их ледяные безответные взгляды как о каменную стену. Никогда я не ощущал так сильно свою полную никчёмность. Но ведь это они вели себя, как сумасшедшие, они, а не я. Что это с ними происходит? И что мне сказать, чтобы мне ответили?

— Я не вру. Будет неудобно, если вас здесь застанут. И ... и потом я не смогу еще раз пригласить вас посмотреть дом.

— Это привело их в чувства, словно растаяла огромная глыба льда. Джо резко тряхнул головой и выглянул в окно; Мэнни провёл рукой по волосам. Зена нахмурилась и подалась в мою сторону: — Не беспокойся, Барни, мы не доставим тебе проблем.

Далее они действовали очень быстро. И прежде чем я смог осознать это, я уже вбегал за ними в кухню.

— Спасибо тебе за экскурсию, Барни, — поблагодарила Зена. — И думаю, что не стоит зря беспокоить твоих родителей. Им не обязательно знать, что мы здесь были.

— Можно я приду к вам после ланча, как мы договаривались? — спросил я, прежде чем пообещать сохранить их визит в секрете.

— Конечно, конечно, Барни. Приходи. Мы займёмся чем-нибудь интересным, например, сыграем партию в нашу игру, — заверила меня Зена, распахивая заднюю дверь.

— Да, приходи в гости, — отозвался Мэнни, и они ушли.

Они ухитрились пройти сквозь двор и войти в свой дом незамеченными, так что родители даже ничего не заподозрили. Эту их способность перемещаться, не привлекая внимания, нельзя было назвать выдающейся, однако такое умение явно было приобретено благодаря постоянной практике. Как и то, с какой ловкостью они обыскали наш дом — ещё одно искусство, которым они владели в совершенстве. Теперь мысленно прокручивая всё это, я начинал понимать, что они в самом деле не пропустили ни одной полки для посуды, ни одной кладовки.

И всё же трудно поверить, что они обыкновенные воры. Если б это было так, они не стали бы тратить время на такое гиблое дело: влезать в единственный во всей округе дом, в котором, кроме всего прочего, совершенно нечего красть. Такие ловкие и опытные воры подыскали бы для кражи более подходящее место, где можно собрать ценный улов.

Да, но если они не воры, то кто же?

Из окна столовой я увидел, как соседи — они уже успели устроиться отдыхать на газоне перед  домом — поприветствовали моих родителей, проходящих мимо. Некоторое время они дружески беседовали, пока соседи не поднялись и не скрылись в доме.

— ...такое впечатление, это глубокое чувство ответственности, как ты считаешь? — говорила мама, входя в дом. — Но это такие весёлые молодые люди, и ничуть не щепетильные. Держу пари, что они врачи. Вот откуда в них чувство социальной ответственности.

— И не только юноши, — подхватил папа. — Девушку так волнует проблема нищеты, в ней столько сострадания. Но одновременно она так обаятельна. Держу пари, что она тоже работает врачом.

— Скорее социальным работником — она кажется не такой яркой, как мужчины.

Я был поражён. Мама и папа не были полными дураками, всё же их мнение о наших соседях не лезло ни в какие ворота. Чувство ответственности? Забота о бедных? Мне хотелось расхохотаться им в лицо, но я сохранял спокойствие.

Днём я воспользуюсь приглашением и навещу наших соседей. Но на этот раз мы поменяемся ролями: теперь я буду собирать сведения о них.

Но когда спустя час я пришёл к ним, никто не ответил на мой стук. Дом был пуст и не заперт. На мгновение мне стало обидно, что они забыли о своём приглашении и ушли без меня. Но потом я понял, что глупо обижаться: ведь они сами дали мне прекрасную возможность, о которой я мечтал. Я чувствовал, что дрожу от волнения — я не ожидал, что ситуация так ловко обернётся в мою пользу. Это было похоже на забавную игру, где позиция меняется с каждым новым ходом, и я в лёгкой нерешительности застыл на пороге.

Сейчас я думаю: чем бы всё могло закончиться, если б в тот день я не нашёл то, что нашёл?

 

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.

 

При ярком солнечном свете их невзрачный коттеджик казался не более зловещим, чем молочный бар — ведь именно его он так напоминал своим внешним видом. Внутри этот дом со своей пластмассовой мебелью, линолеумом и цветными окнами был не более мрачен, чем снаружи. Если б это место действительно было жутким и таинственным, у меня, скорее всего, вообще не хватило бы смелости пробраться туда. Как бы то ни было, уже одно то, что я тайно проник в чужой дом, чтобы  попытаться собрать сведения о его обитателях, щекотало мне нервы. И я даже не чувствовал за собою никакой вины. Ведь, в конце концов, это они первые начали и теперь лишь получат по заслугам.

В полупустой столовой трудно было обнаружить что-нибудь интересное. С одной стороны камина примостился убогий пластмассовый стул, с другой  стороны стоял второй, каштанового цвета, а между ними — широкое плетёное розовое кресло, из которого во все стороны торчали прутья. Квадратный деревянный обеденный стол, окружённый стульями из капитанского дома, стоял возле большого окна, из которого открывался вид на море. Игральной доски нигде не было видно. Я был разочарован и стал смотреть по сторонам, надеясь её найти.

Я быстро перебрал книги и газеты, лежащие на камине и в столе: сборники "ужастиков", воскресный номер “Нью-Йорк Таймс”, журнал “Пипл”, несколько детективов, толстая, хорошо иллюстрированная книга о виндсерфинге. Ничего особенного.

Кухня была поменьше и попроще нашей: внутри открытой сосновой полки стояли тарелки и чашки из разных сервизов, под раковиной — убогий набор кастрюль и мисок. Я не стал внимательно её осматривать. Ну кто же станет хранить важные вещи в кухне? Если что-то и можно найти, то только в одной из спален. Я толкнул тонкую дверь спальни, расположенной рядом с кухней.

Из темноты навстречу мне выплыло бесформенное лицо — гигантский выпуклый лоб с узенькими, сливающимися вместе, глазками и две крепко сжатые  рыбьи губы, неизвестно как держащиеся на несуществующем подбородке.

Я едва не закричал, и тотчас похвалил себя за то, как хладнокровно я рассудил, даже не попытавшись удрать, что это всего лишь кривое зеркало, висящее напротив двери. Но всё же я поспешил зажечь свет. В комнате находилась провисшая двуспальная кровать, узкий стенной шкаф и маленький платяной шкафчик. И ничего кроме мужских вещей и внушительного количества туалетных принадлежностей.

Я выяснил хотя бы то, что у каждого из них была отдельная комната. В спальную Зены я вошёл в последнюю очередь. Особенно меня заинтересовало её бельё, большая часть которого была украшена изящным кружевом. От него пахло духами Зены. И если б я не так долго и тщательно осматривал его, я никогда в жизни бы не наткнулся на фотокопии, лежащие стопкой в самом дальнем углу ящика.

И если б Зена не подчеркнула некоторые места красной ручкой и не написала на полях свои длинные комментарии, я, наверняка, даже не обратил бы на эти бумаги никакого внимания. Но её пометки возбудили моё любопытство, я улёгся на кровать и начал читать.

По дороге сюда я не задумывался о том, что их машина стоит на месте, так как был уверен, что они дома. А когда увидел, что их нет, я и думать перестал о машине. Вспомни я о ней, я б не развалился так непринуждённо у Зены на кровати, позабыв, где нахожусь. Мне следовало бы лучше подготовиться к тому, что они могут внезапно, без всякого предупреждения вернуться домой.

Бумаги, которые я нашёл, являлись фотокопией какого-то старого дневника, написанного старинным почерком. Они были в чём-то испачканы, покрыты пятнами и трудно было разобрать хотя бы слово. Но я был настойчив: многочисленные красные пометки означали, что для Зены этот документ был очень важен.

 

20 сентября год 1864

Это случилось прошлой ночью — две минуты миновало с тех пор, как дважды пробил колокол. Комета, коей невозможно найти никакого объяснения, неожиданно появилась и медленно прорезала необъятную ширь ночного неба, так что все, кто находился в тот миг на вахте могли наблюдать её, поднимая шум и суету и оглашая криками “деньги, деньги, деньги!” всё вокруг. Я не был рад. Многие годы я посвятил небесной науке, но всё же никогда мне не довелось видеть, чтобы небесное тело двигалось со столь странной траекторией.

 

21 сентября год 1864

С тяжёлым сердцем я берусь за перо в сей самый чёрный в моей жизни день, ибо из-за великого позора, отяготившего мою несчастную душу, я с куда большей бы охотой желал навсегда вычеркнуть из отчёта всякое упоминание о сих ужаснейших и прискорбнейших событиях, чем оставлять их на память потомкам.

Только вчера всё это случилось. Вчера, когда прозвонили шесть, мы заметили средь волн человека. И хотя лишь несколько скоротечных часов нас отделяет от мига, который положил начало сей страшной трагедии, мне сейчас кажется будто прошли многие годы. Было видно, что человек, цепляющийся за почерневший обломок мачты, ещё шевелится. В моей власти было лишь отправить за ним спасательную шлюпку. И, в самом деле, когда его подняли на палубу, я смог убедиться, что чужестранец всё ещё дышит, я приказал принести бренди и поставить ему примочки, и сделал всё, что было в моих, увы не бесконечных, силах, дабы привести в чувства и облегчить страдания этого несчастного. Но лишь спустя несколько минут старания наши были вознаграждены — бедняга раскрыл покрасневшие глаза и невнятно, на чужеземном языке попытался выразить свою признательность. Однако несмотря на то, что язык его был так же странен, как и его одежда, я, всё же, различил в нём удивительное спокойствие перед лицом столь страшных испытаний.

 

Только сейчас меня осенило, что это был за документ. Он был важнее даже той статьи, о которой упоминал Тэд. Зене удалось раздобыть собственноручно составленный Капитаном Лэтэмом отчёт о трагедии, возможно, взятый из его судового журнала, и снять с него копию. Теперь их утреннее поведение у нас дома становилось немного понятнее. Ясно, что у них был какой-то свой личный интерес, связанный с тем ужасным событием.

Но что могло так заинтересовать их? И почему вчера они притворялись, что ничего не слышали об этом случае? Они знали куда больше меня — ведь они привезли с собой эти бумаги. Листы были сложены, испачканы и местами порваны, словно их долго изучали. Теперь мне казалось, что эти люди приехали сюда специально из-за истории о капитане, несмотря на то, что они клятвенно заверяли, что никогда её не слышали. Зачем им понадобилась вся эта секретность?

Солнечный свет, проникнув через оконное стекло, залил смятую, пахнущую духами кровать. Меня пробрала лёгкая дрожь. Не время сейчас размышлять о мотивах, которые ими двигают, сказал я себе. Очевидно, что у них есть на то причина. В таком случае, лучше мне закончить чтение сейчас, пока есть такая возможность.

 

И возможно, если б эта несчастная душа не была столь жестоко истощена жаждой и крайней усталостью, тогда, быть может, нам удалось бы найти взаимопонимание, ибо, коль скоро наша команда была собрана из моряков столь разного происхождения, сколь только можно найти на кораблях, бороздящих морские просторы, непременно бы среди нас оказался такой, кто был бы способен установить происхождение нашего нового товарища. Увы, этого не произошло, ибо скоро он вновь погрузился в забытье. И хотя наши старания восстановить его силы не пропали даром, что было заметно по улучшившемуся цвету его лица, которое прежде, когда несчастного только вытащили на борт, казалось под неумолимыми,  палящими лучами солнца мертвенно-бледным и зеленоватым, теперь же  порозовело и даже приобрело лиловый оттенок, тем не менее, его физическое состояние оставалось слишком опасным и слабым, чтобы мы могли позволить себе дальнейшие расспросы. Вместо этого, я с величайшей осторожностью перенёс его в свою каюту и там оставил под присмотром  Итэна, моего любимого, верного, милого Итэна, дабы тот со всей присущей ему добротой и кроткостью заботился о несчастном, ибо самому мне пришлось вернуться к своим столь надолго прерванным обязанностям.

Когда я возвратился назад, мой брат Итэн стоял на коленях в позе молящегося. Человек, лежащий на моей кровати, был полностью накрыт постельным бельём, и первой мыслью, посетившей меня, было то, что чужестранец не выжил, и мой брат молится за упокой его души. Это привело меня в ярость. “Разве я не приказывал тебе доложить, если его состояние изменится?” — закричал я. Но брат мой даже не шелохнулся, лицо его было скрыто от моего взора, в руках он вертел какую-то странную вещицу. “Почему ты не послушался меня?” — спросил я. “Мои знания могли бы продлить ему жизнь!” Но мой брат оставался недвижим и безмолвен, лишь ещё более распаляя мой гнев. “Отвечай же! Ты ведь не глухонемой!” — закричал я и сильно тряхнул его за ворот платья.

И тогда мой брат медленно поднял на меня взор, и только теперь я заметил, что он не молится, но рыдает как младенец. И не жалость была в его глазах, но ужас, и столь велик был сей ужас, что казалось, будто не меня он видит, но выходца из преисподней.

Первое, что он смог произнести, было: “Это Дьявол, Дьявол, он показал мне своё истинное лицо, Тобиас. Я должен был сделать это. Он Дьявол.”

И вновь рыдания охватили его. С проклятиями я оттолкнул его с дороги и сорвал покровы с лежащего тела. И тогда...

 

— Но, послушай, Мэнни, я раз в десять смуглее тебя. Ты только посмотри сам! — закричала Зена, подходя к дому. Раздался взрыв хохота и стук шагов по маленькому цементному дворику.

Если бы они были на машине, я бы услышал, как она подъезжает к дому, и у меня была бы уйма времени, чтобы привести всё в порядок и, может,  даже самому успеть выбраться на улицу. Но так у меня не было никакого шанса отыскать нужный ящик, сложить всё его содержимое на место и вернуть документ туда, откуда я его взял.  Не долго думая, я вскочил с кровати, затолкал бумаги в задний карман, и выбежал из комнаты. Конечно, будет неловко, что они застанут меня у себя дома, но если они увидят меня в спальне Зены, копающимся в её вещах, это будет просто ужасно. Нужно попробовать возвратить документ позже.

Когда спустя несколько секунд они вошли в дверь, я стоял, оперевшись рукой на каминную полку, точно герой старомодной пьесы, и делал вид, что погружён в чтение.

— Барни, что ты здесь делаешь?

Что я делал? Я густо заливался краской. Я не мог даже понять, сердятся ли они или просто крайне изумлены.

— Н-у-у, м-м-м, вы сказали, чтобы я пришёл, а здесь никого не было, и я подумал... что вы не станете возражать, если я чуть-чуть здесь почитаю.

Они медленно переглянулись, затем Зена рассмеялась. У неё был быстрый, высокий, глуповатый, как у школьницы, смех что никак не вязалось с тем хриплым голосом, которым она говорила.

— Ну и что же ты взял почитать, Барни, а? — поддразнивала она меня, подаваясь в мою сторону и поднимая брови.

Было не похоже, что она сердится, но мне стало интересно, что бы она сказала, узнав, что именно я читал на самом деле. В первый раз я взглянул на книгу, которую держал в руках: “Когда нежелательные стимулы являются удалением от усиления положительных стимулов”, — говорилось в первом абзаце страницы, — “результатом будет ослабление следующих пунктов...”

— Да, теперь вижу, “Психологический подход к проблеме анормального поведения”, — произнесла Зена, прочитав на обложке название. — Несколько тяжеловато для воскресного полуденного чтения, но, несомненно, это большой шаг вперёд по сравнению с научной фантастикой. Значит, ты у нас увлечённый почитатель анормальной психологии, так?

— Я... ну-у, просто... просматривал...

— Сама скажи, а кого не интересует анормальная психология? — бросился мне на выручку Мэнни. — Я люблю просматривать такие вот толстенные книги и открывать для себя, насколько я, оказывается, анормален.

— Разве для этого нужно смотреть в книгу? — поинтересовалась Зена. — Это что, и так не заметно?

— По сути дела, каждый человек анормален, — вступил в разговор Джо, поглядывая на часы. — Кто идёт со мной брать на прокат серфинг?

— Я пойду, — произнес Мэнни.

— А я, пожалуй, останусь дома и буду развлекать Барни, — сказала Зена. — Кроме того, мне надо поработать над своим загаром.

— Эй, он и так не плох, — Мэнни резко поднёс свою руку к её руке и критически их осмотрел.

— Не бери в голову, Мэнни, первое место будет за нами, — сказал Джо. — Всем известно, что загар лучше ложится, когда едешь на машине, а не валяешься на солнце. К тому же, так ты медленнее стареешь, поэтому выглядишь моложе.

— Нет, постойте, — сказал Мэнни, всерьёз заинтересовавшись тем, что сказал Джо, — если время течёт для тебя медленнее, это означает, что ты проводишь на солнце меньше времени, значит,...

— Если вы сейчас же не скроетесь с моих глаз, у меня не останется никакого времени, чтобы хотя бы немного загореть, даже если вы будете передвигаться со скоростью света, — нетерпеливо произнесла Зена.

— Пошли, Мэнни.

И оборвав свой разговор так внезапно и странно, оба мужчины удалились.

— Ну а теперь мы, пожалуй, попробуем узнать друг друга получше, Барни, — произнесла Зена и широко улыбнулась. — Пожалуй, мы даже сыграем партию.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ.

 

Она налила в кувшин лимонаду и тоном, не терпящим возражений, попросила меня сесть вместе с ней на солнце во дворе, уверяя, что солнце уже не такое злое и я не обгорю, и предложив мне целый тюбик защитного крема. Я попытался отговориться. И тогда она спросила, хочу ли я, в конце концов, получить частный урок игры в “Межзвёздного Поросёнка”.

— Конечно хочу! — я тешил себя надеждой, что смогу стать достойным соперником.

— Хорошо, я поучу тебя играть, но я отказываюсь при этом торчать дома. Либо мы будем делать это на улице, либо вообще не будем играть.

— Но...

— Это твоя последняя возможность, Барни. И если ты не воспользуешься ею, я уверяю, остальные не захотят с тобой играть.

— Ну ладно, тогда согласен.

Она сунула мне в руки кувшин с лимонадом и два стакана и повесила на плечо полотенца: — Вынеси всё это на улицу, сними футболку и намажься кремом. Я сейчас достану доску.

Похоже, ей не хотелось, чтобы я узнал, где хранится игра. А что если она лежит в том же ящике, что и документ, и Зена заметит, что он пропал? Неожиданно на меня накатил приступ страха. Но ведь в том ящике не было игральной доски, успокаивал я себя, раскладывая полотенца, — если бы она там лежала, я бы её заметил.

— Будь послушным, Барни, футболку быстро снять, крем намазать, — приказала Зена, выходя из дома с доской в руках. Она надела свой бикини.

Я покорно снял с себя футболку и намазал тело кремом. Я был таким бледным по сравнению с ней, что со стороны мы могли казаться представителями разных рас.

Она положила доску, затем встала коленями на полотенце и откинула назад волосы. На её животе выступили мускулы. Она поместила доску между двумя полотенцами и открыла её.

Я прикрыл глаза рукой, чтобы не мешало солнце, и склонился над игрой. На чёрном поле доски были рассыпаны звёзды. Они казались мне крохотными огоньками: сияли, переливаясь и мерцая, словно настоящие. А еще они различались по своей яркости — там были и большие, ослепительно яркие звёзды, и бледные скопления, отдалённые туманности, в виде спиралей, крабов и просто бесформенных облаков, чей смутный блеск был едва различим при ясном солнечном свете.

Эффект был таким реальным, что доску можно было принять за огромную фотографию небесного пространства, сделанную из космоса, если б не планеты. Они были разбросаны в пустоте и, казалось, парили по трёхмерному полю доски. Там была одна, формой напоминающая луковицу, которая вертелась в светящемся вихре газа. Несколько ослепительных разноцветных колец окружали Сатурн, и на него было так же скучно смотреть, как на крутящийся хула-хуп. Там были планеты, покрытые пустынями и горами с ужасающе острыми зубцами, были и такие, которые казались изъеденными оспой, пустынные, бесплодные и мёртвые, как Луна.

— Понимаешь? — спросила Зена. — Цель игры: держать на руках Пигги, Поросёнка, когда прозвенит сигнал, означающий конец игры. Сам по себе Пигги ничего тебе не даёт. Но если его у тебя не окажется, когда прозвучит сигнал, ты и твоя родная планета будете уничтожены. Уловил? Далее, существует множество способов поймать Пигги и не дать другим игрокам завладеть им. Например, ты можешь...

Я едва ли вслушивался в её слова, загипнотизированный этим зрелищем. Более крупные звёзды, казалось, образовывали некий узор, подобно искажённому отражению шахматных клеток в кривом зеркале, который волнами проходил через всю поверхность доски. Как если бы звёзды служили своего рода ступенями по дороге к цели. Также там встречались абсолютно пустые места — небольшие беззвёздные пространства, аккуратно обведённые по краям, чтобы создать впечатление воронок, ведущих в никуда. Это чёрные дыры?

— ...так что если тебе выпало быть человеком-амфибией с планеты Трилб, ты не можешь приземлиться на планету Вавууш без специального скафандра не то утонешь в кипящем аммиаке — не самый лучший ход. Или, предположим, ты — паукообразная личинка с планеты Вавууш и какими то судьбами тебя занесло на планету Мбридленджил, Боже избави! Плотоядные лишайники, живущие на Мбридленджиле, — она произносила мягкое дж, — не отличаются большим разумом, но они очень выносливы. Им не потребуется много времени, чтобы переварить тебя, причём всё это время ты будешь оставаться в полном сознании —-до мозгов они добираются в последнюю очередь. — И она энергично кивнула мне. — О кей, Барни? Ты готов играть?

Я почти всё пропустил мимо ушей и сейчас понятия не имел, о чём она рассказывала. Игра казалась мне сложной и вызывала какой-то суеверный страх.

— Довольно трудно усвоить всё с первого раза, — ответил я. — Ты не могла бы повторить заново?

Ее глаза расширились: — Нужно быть чуть-чуть посообразительнее, Барни. Эта игра длится vite. Видимо, я переоценила твои способности.

— В играх я спец, — настаивал я. — Просто немного отвлёкся, глядя на доску. Согласись, что это удивительное зрелище. Прошу тебя, повтори, теперь я буду слушать внимательно.

Она кивнула. — Что ж, посмотрим. Итак, здесь есть три вида карточек: характеры, атрибуты и инструкции, — сказала она, привычно тасуя одну из стопок. — Сначала раздаются карточки с характерами. — Она начала раскладывать карты возле доски рубашкой вверх. С обратной стороны они были чёрные.

— Это и есть карты характеров? — спросил я.

— Угу, — пробормотала она, не разжимая губ.

— Но разве мы не будем их смотреть? Разве мы не будем выбирать характер по своему желанию?

— Разумеется нет. Всё случайно, как и в настоящей жизни: каким существом ты окажешься, какая атмосфера и температура тебе необходимы для жизни, все твои слабые и сильные стороны.

— Но откуда же я возьму эту информацию?

— Из правил. — Она бросила на полотенце толстенную книгу. — Твой ход, Барни, выбирай.

Я колебался. Казалось, слишком многое зависит от того, кем ты станешь. Для меня было совершенно необычным делом сидеть вот так на вершине холма под палящим солнцем, возвышаясь над ослепительно яркой, изогнутой, бесконечной бухтой. Но я ничего не замечал.

— Ходи первая, — сказал я.

— Раздающий не может ходить первым. Ну же, Барни, бери себе одну, — подгоняла она меня.

Я выбрал себе карту с характером и осторожно поднёс её к самым глазам, пряча от Зены. На карточке очень детально и живописно была изображена пенистая, клейкая масса: густая лужа с розовой слизью. Под ней находился круг, в котором изображалось нечто напоминающее собой клетку какого-то организма — скорее всего, это был  отдельный экземпляр того, что образовывало массу. Клетка эта была похожа на расплющенную жвачку, которую во все стороны пересекали тонкие, голубоватые пучки нервов.

— Ох, — не сдержался я и прижал карточку к груди. И это тот самый характер, каким мне придётся быть?

Зена изучала свою карту с лёгкой улыбкой на лице. Она взглянула на меня и засмеялась. — Не нужно делать из этого тайны, Барни. Мы должны знать характеры других игроков. — Она перевернула свою карту. На ней было толстое, паукообразное существо с восемью членистыми ножками. Его лицо имело некоторое сходство с женским, только верхняя часть головы была непомерно высока, оставляя место для огромных, многогранных глаз.

— Я Зульма, паукообразная личинка с Вавууша, — представилась Зена. — Я не слишком быстро передвигаюсь в любой окружающей среде, но зато я способна на изумительные и изощрённые подлости. А кто ты?

— Вот эта гадость, — произнёс я, показав свою карточку. — А нельзя мне её поменять?

— Плотоядные лишайники с планеты Мбридленджил! — закричала она. — Да они просто гиганты!

С сомнением я ещё раз изучил свою карточку.

— Я никак не могу идентифицировать себя с ними. Нельзя ли поменять?

— Это не по правилам, — решительно отказала она. — Ты стараешься встать на пути у провидения и судьбы. Каким, думаешь, ты кажешься им? Ты не ценишь своей удачи. Ты разве не слышал, что я говорила раньше о лишайниках? Они могут питаться всем, чем угодно — нет такого существа, которое бы спаслось от них. И они невероятно выносливы. Выживают при любой температуре и в любой атмосфере без всякого специального снаряжения, например,  без дыхательного аппарата — запомни это, Барни, — пока есть, чем закусить. Для лишайников "есть" значит "дышать". Конечно, они гораздо менее разумны, чем большинство других  существ — мой характер, Зульма, паукообразная личинка, в сотню раз умнее их  — но разум мало значит, когда они...

— А откуда ты всё это знаешь? — спросил я.

— Говорю же, из правил игры. — И Зена протянула мне книгу.

Я открыл свой характер. На мгновение — возможно, из-за яркого света солнца — строки расплылись. Но скоро глаза привыкли и я прочитал:

 

Царство: Фунджи

Биологический тип: Моллюск

Отряд: Голотрича

Род и вид: Lichenes thallophytis

Общее название: Лишайник

Личное имя: Не различается

Пол: Не различается

Коэффициент интеллекта: МСКР 150

Среда обитания: Поверхность планеты Мбридленджил.

 

Пища: Лишайники могут питаться любыми растениями и живыми организмами. Тем не менее, лишайники оказывают предпочтение нервным тканям живых существ с более высокой степенью интеллекта, проявляя особую склонность к пожиранию живой, мыслящей, думающей материи мозга.

 

Общие сведения: Как типичные представители примитивных морских беспозвоночных, лишайники заполняют узкий промежуток между растениями и животными. Они живут колониями из сотен и даже тысяч особей. Хотя сама по себе отдельная особь не обладает органами чувств, какие бывают у более высокоорганизованных животных, каждая особь способна собрать химические данные непосредственно со своей собственной поверхности и переслать их остальной колонии. Таким образом, вся колония в целом, можно сказать, “видит” среду, в которой находится, даже при полном отсутствии света. Отдельные клетки не способны послать ложную информацию, они не умеют “лгать” друг другу —  такое поведение представляет угрозу для выживания всей колонии. Колонии могут перемещаться и, хотя скорость их движения намного меньше, чем у большинства живых существ, они способны прогрызаться сквозь любое препятствие, возникшее на пути.

 

— Тебе вовсе не нужно заучивать это на память, Барни. Ты можешь в любой момент уточнить детали.

Я посмотрел на неё. Солнце обрушивало на бетонный дворик потоки света и жара, отчего руки Зены, тасующие другую колоду, замелькали у меня перед глазами. По моей груди тёк пот, смывая защитный крем, но я не чувствовал этого. В межзвёздном пространстве не было жары.

— Тебе тянуть первому, — сказала Зена, протягивая мне карты.

— А что это за карты?

— Это атрибуты — ну, какие-то дополнительные силы или специальное снаряжение, а на одной из них Пигги. Очевидно, что большинство характеров нуждается в снаряжении, позволящем им дышать в чужой атмосфере, когда они высаживаются на чужих планетах. Даже лишайникам иногда требуется оружие, средства передвижения и защита.

— Всё становится слишком сложным.

— Точнее, вызов брошен, Барни. Ты не должен падать духом. Итак, ты берёшь или нет? Да, вот ещё что, эти карты нужно держать в тайне от других.

Я не спеша начал брать из колоды карты, держа их рубашкой вверх:

— А почему самую главную карту называют Пигги?

— Не знаю. Просто так её всегда называли.

— И что делает Пигги?

— Ничего. На протяжении всей игры он не даёт никакой силы. Но это единственная карта, дающая жизнь. Если на руках у тебя не будет Пигги, когда прозвенит сигнал, ты и твоя родная планета будете уничтожены. Выживет лишь тот, кто держит в конце игры Пигги. Ты понял?

— Думаю, да, — сказал я, хотя полное уничтожение всех игроков, кроме одного, уже не говоря об их планетах, казалось мне несколько суровой мерой.

Я закончил выбирать карты. Зена собрала свои и, кусая губы, внимательно их изучила.

— Ах, да, одновременно ты можешь держать на руках только шесть карт. — предупредила она. — Остальные нужно спрятать на других планетах. У каждой планеты на доске есть свой конверт. Очень выгодно разложить свои карточки на планетах, которые меньше всего вредны для тебя. Или если у тебя есть специальное снаряжение, ты можешь спрятать их там, где можно этим снаряжением воспользоваться.

— Но...

— Я уже всё сказала. Ты сам разберёшься, когда мы начнём играть. Самое важное это найти подходящее укрытие для Пигги. Такое, чтобы его не нашли другие игроки и чтобы тебе самому было легко добраться до него в конце игры.

— Но почему нельзя просто держать его всё время в руках, тогда в конце Пигги уж наверняка окажется у тебя?

— Это недостаточно надёжное место. Может, тебе придётся с кем-нибудь сражаться один на один, и ты будешь вынужден пожертвовать картой. Наилучший выход: спрятать Пигги на одной из планет, смертельной для других, но подходящей для тебя. И, конечно, благоразумно будет окружить его различными ловушками или поставить сильных стражников, чтобы, если сопернику удастся обнаружить Пигги, он погиб прежде, чем получит его.

Карты атрибутов содержали различные типы дыхательных аппаратов. Также лазерные ружья, бомбы и снаряды. Кроме того, там встречались такие простые вещи, как одежда, сигнальные ракеты и сухая пища. Но были там и вещи, назначение которых я не знал, такие как Портативный Моментальный Герметичный Вневременной  Криогенный Прыжок или Портативный Проход в Пятимерную Матрицу. Ни в одной из моих карт не говорилось о Пигги. И так как играли мы вдвоём, очевидно было, что Пигги у Зены. Значит, я должен был отнять его.

Я решил не падать духом. Игра была такой сложной и несла в себе столько различной информации, что я даже не надеялся выработать какую-либо разумную стратегию. Единственный путь, который у меня был: окунуться в игру с головой и играть, полагаясь на один лишь инстинкт и не заботясь о победе или проигрыше. Зена ведь сказала, что это только урок, а не настоящая игра.

Тем временем она разложила конверты с планетами в два ровных ряда. На каждом из них была изображена одна из планет, расположенных на доске, и написано её название. Мы бросили жребий, кому первому начинать. Не особо задумываясь, я выбрал себе планеты и распределил свои карточки. Когда мы оба закончили, Зена сложила заполненные конверты в чёрную сумку и напомнила, что ни один из них не может быть вскрыт, пока кто-нибудь из нас не высадится на соответствующую планету на доске. Она поставила маленькую чёрную фигурку Зульмы на её родную планету Вавууш. Другую, розовую фигурку лишайника она поставила на планету Мбридленджил. Затем она положила белый диск небольшого размера — около дюйма в диаметре и полдюйма в толщину — возле сумки с конвертами.

— Это таймер, — пояснила Зена и дотронулась пальцем до кнопки, находящейся с краю. Затем она пристально взглянула на меня: — Ты готов?

— Постой, как долго будет длиться игра?

— Ты сам увидишь. Теперь мы можем, наконец, начать играть?

— Начинай ты.

Она нажала кнопку. Зене выпало ходить первой. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — отсчитала она, передвигая фигуру по изогнутому звёздному пути.

Я набрал 9 и прошёл девять звёзд по направлению к планете Флаэиоуб. Эту планету Зена выбрала первой, поэтому я решил, что она имеет для неё особое значение и, возможно, Пигги спрятан именно там. Но едва я поставил свой лишайник на девятую звезду, как эта звезда начала мигать.

— Что это значит? — изумился я.

— Ты должен вытащить карту с инструкциями. Вот отсюда.

Край белой карточки высунулся из щели, находившейся в центре доски.

— А это происходит случайно или как?

— Да, Барни, случайно. Такое может случиться на любой звезде. —  ответила Зена слегка удивлённо. — Ты не поторопишься немного? Посмотри, сколько времени уже прошло!

Я взглянул на таймер. Маленькая, неровная чёрная полоса появилась с правой стороны диска.

— О, понятно, — осенило меня, — время истечёт, когда весь диск станет чёрным.

— Какой догадливый! — взвилась Зена. — Тяни быстро карту!

Я взял её. И снова яркий солнечный свет на мгновение застлал мне глаза, и сначала я не мог разобрать надпись на карточке. Затем я прочёл следующее: “Незначительные повреждения в системе коммуникаций. Отправляйтесь на орбиту ближайшей чужой планеты и пропустите следующие два хода, чтобы восстановить её.”

— Это на Джа-Джа-Бии, вот сюда, — подсказала Зена. — Давай, иди, выходи на орбиту.

— И я должен пропустить два следующих хода?

— Таково задание. — Она смеялась надо мной.

Я нетерпеливо кружился вокруг Джа-Джа-Бии, на которой был настолько холодный климат, что вся её поверхность была покрыта ледниками. Слава Богу, инструкция не предписывала мне там высадиться.

Тем временем Зена, весело насвистывая, выкинула 9, а затем 12 очков и подходила всё ближе и ближе к планете Флаэиоуб — самой важной для неё, поскольку именно эту планету Зена выбрала своим первым пунктом назначения. Пыталась ли она добраться туда вперёд меня, чтобы защитить Пигги? Или она просто вовлекала меня в свою тонко продуманную игру?  Я же вращался пока на орбите Джа-Джа-Бии и коротал время, извлекая из книги правил информацию о Флаэиоубе. Там было столько разных данных, что я мог бы читать целую неделю. На Флаэиоубе обитали “мешки с газом”, летающие осьминоги с большими когтями, которые перемещались по воздуху при помощи своей наполненной газом башки. В атмосфере содержалось много гидрогена, и это никак не могло повредить лишайникам, но означало, что Зене будет необходим дыхательный аппарат. Поверхность планеты представляла собой сложный лабиринт глубоких и тёмных пещер, которые могли бы стать хорошим укрытием для Пигги. Зульме бы понадобились специальные очки, чтобы видеть в пещерах, но лишайники могли проникнуть туда безо всякого снаряжения, так как, согласно правилам игры, способны “видеть” в полной тьме.

В целом, планета Флаэиоуб казалась более подходящим местом для лишайников, чем для Зульмы. Неужели она действительно спрятала там Пигги? Если так, то почему? Я проверил жизненные данные Зульмы и обнаружил, что уровень интеллекта, МСКР, у неё составил всего лишь 10 баллов. У лишайников — целых 150. Зена блефовала, на самом деле Зульма гораздо менее умна, чем лишайник! И эта жалкая идиотка Зульма спрятала Пигги на планете, более пригодной для лишайников, чем для неё самой. Я не мог больше сидеть и ждать.

Когда Зена протянула мне кости, я ещё раз взглянул на таймер. Чёрный полукруг уже до половины закрыл белый диск. — Похоже на затмение, — произнёс я.

— В миг, когда весь диск станет чёрным, ты и твой маленький, любимый Мбридленджил разлетитесь на мелкие кусочки.

— Не разлетимся, если я сумею спасти нас. — Произнёс я. Однако дела были плохи. Я находился на полдороги к Флаэиоубу, а Зульме оставалось всего две звезды, и, наверняка, со следующим ходом она там окажется. Какой бы безмозглой она ни была, у неё достаточно времени, чтобы взять в руки Пигги, прежде чем я смогу догнать её. И тогда мне придётся сражаться с ней, пока не истечёт время, а чёрная тень, казалось, двигалась всё быстрее и быстрее по диску часов.

Но у меня выпало только 3 очка. Обречённо я передвинул своих лишайников через три звезды и угодил прямо в середину чёрной воронки.

— О, нет, что же теперь?

— Но, лишайник, тебе же крупно повезло, — ободрила меня Зена. — Ты наткнулся на один из гиперпространственных туннелей. Теперь ты можешь мгновенно перенестись в любую точку космоса.

— В этот же ход? — закричал я, готовый броситься вперёд.

— Мгновенно, — подтвердила она. У меня мелькнула мысль, что её не слишком расстроила моя удача, но я был слишком увлечён предстоящим вхождением в гиперпространство, чтобы всерьёз задуматься над этим.

— Я иду на Флаэиоуб! — произнёс я и шлёпнул фигурку лишайника прямо в центр планеты. — А сейчас, достань, пожалуйста, конверт.

Зена порылась в чёрной сумке и вытащила нужный конверт. В нём лежало только две карточки. Первая, которая мне попалась, была с одной стороны чёрного цвета, как и все остальные. Но с лицевой стороны на ней было нарисовано лицо — просто лицо, напоминающее человеческое. Кроме круга, в котором находился плоский, слегка улыбающийся рот и один широко раскрытый глаз с вертикальным, как у кошек, зрачком на карте больше ничего не было. Но этот единственный глаз и неожиданная схематичность рисунка неприятно поразили меня. И хотя это безобразное существо не имело ничего общего с поросёнком, оно было таким розовым и кругленьким и так сильно отличалось от других карт, что не могло возникнуть никаких сомнений, какую карту я нашёл.

— Я взял её! Я первым взял Пигги! — закричал я Зене.

— Не торопись делать выводы, лишайник, — быстро произнесла Зена. — Давай, скорее! Бери вторую карту.

На другой карте было нечто червеобразное, разделённое на отдельные сегменты: умело положенные тени придавали рисунку сходство с фотографией изображения, полученного под электронным микроскопом.

— Что это такое?

— Lanthrococcus molluscans, —  ответила Зена. — Ядовитая бактерия, смертельная для твоих лишайников. Так что сейчас Флаэиоуб заражён ими. Первым делом вирус поражает твои пищеварительные ферменты, ты вянешь, превращаешься в беспомощный комок, умирающий от голода. После чего отвратительные, агонизирующие наросты выступают по всем твоим членам. — Зена улыбнулась. — Плохи твои дела, лишайник. Ты заразился.

— Но...

— Быстро! Дай кости! Время почти истекло!

На  таймере оставалась лишь тонкая полоска белого цвета. Зена набрала 4, Зульма высадилась на Флаэиоуб и, надев специальные очки, которые у неё были с собой, вырвала Пигги из сухой, крошашейся массы, которая когда-то была лишайником.

Таймер стал чёрным, раздался резкий, пронзительный звонок. На игральной доске вспыхнула и ушла в небытие планета Мбридленджил.

— Но постой! Почему же ты сама не заразилась?

— Разумеется, у Зульмы была вакцина. — И Зена показала карту. — Видишь? У неё был иммунитет.

— А что сталось с остальными обитателями Флаэиоуба? Что сделали бактерии с ними?

— Естественно, “газовые мешки”, которые там живут тоже могут заразиться. — Она пожала плечами. — Но что я могла поделать? Пожертвовать своею родной планетой, чтобы спасти их? Это абсурд.

Чувство разочарования, которое меня охватило, не было вызвано одним лишь поражением — так или иначе я был к нему готов. — Ладно, — сказал я, — но... но неужели чисто случайно у тебя одновременно оказались и вирус, и вакцина? Что это за блистательная стратегия? Всякий может выиграть, у кого окажутся такие две карты.

— Вот почему лучше играть вчетвером, чем вдвоём. Когда играют четверо, шанс получить одновременно и болезнь, и вакцину слишком мал. Но дело здесь не только в случайном стечении обстоятельств. Если ты достаточно умён, ты сможешь перехитрить того, кто сильнее. Боюсь, что лишайникам не хватило на это мозгов.

Я оскорбился.

— Но ведь у лишайников больше мозгов, чем у Зульмы. Их интеллект равен 150, а её только 10.

— Чем ниже число МСКР, тем выше интеллект. Межзвёздный Сравнительный Код Разума — вот как это расшифровывается.

Внезапно я ощутил непривычное пощипывание на моей голой коже. Я опустил голову и увидел, что мои плечи приобрели пунцовый цвет.

— Ох, нет, — вскричал я и вскочил на ноги. — Посмотри, я стал красный, как рак, а ведь до завтра еще далеко! Никогда в жизни я так не обгорал, — и я поспешно стал натягивать футболку.

— Не волнуйся так сильно, Барни. Крем должен защитить тебя, — её слова прозвучали не слишком уверенно.

— Как бы там ни было, я лучше пойду внутрь, — произнёс я, и направился к дому.

— Может, возьмёшь почитать на время книгу с правилами? Если она нам понадобится, мы придём за ней. Так у тебя будет возможность сразиться с нами. Нам, и в самом деле, нужен четвёртый игрок. Вчетвером играть гораздо интереснее, чем втроём.

— О кей, — согласился я и взял книгу. Но в этот момент мысли мои были не об игре. Я думал о документе, который нашёл в спальне Зены и который всё ещё находился в моём заднем кармане. Когда теперь мне подвернётся случай незаметно вернуть его назад? И когда мне удастся выведать что-нибудь о них самих, как я собирался сделать сегодня? Конечно, документ просто замечательный, но в нём же не говорится, кто такие Зена, Мэнни и Джо. Я решил идти напролом, также, как раньше бросился с головой в игру.

— Спасибо, — поблагодарил я за книгу. — И спасибо тебе за то, что разрешила мне поиграть. Ммм... Я знаю, вы считаете, что я задаю слишком много вопросов, но поймите, вы трое, вы такие интересные, такие необычные люди и... и похоже, что вы гораздо больше времени проводите на солнце, чем все остальные. Естественно, нам немного любопытно, кто вы такие. Ну, я хочу узнать, может, вы врачи, или модели или...

Она стояла в своём белом бикини и смотрела на меня. Властный подбородок и тяжёлые брови придавали её лицу мужские черты, что было ещё заметнее на фоне такой восхитительной фигуры. Она рассмеялась: — Твоё любопытство вполне объяснимо. Едва ли ты, Барни, встречался раньше с кем-нибудь вроде нас. Я думаю, ты можешь нас называть... бонвиванами. Плейбоями. Всем нам не приходится особо заботиться о деньгах. — Она приподняла брови, и они подчеркнули её слова, как два чёрных восклицательных знака. — Мы не работаем и можем делать, что хотим.

— Но если вы можете делать, что хотите, ездить, куда хотите, тогда зачем вы приехали сюда? — я замолчал, даже не натянув до конца футболку. — Я хочу сказать, в эту захудалую, дикую, прибрежную дыру. Отчего было не поехать куда-нибудь в более достойное место?

— Хочется разнообразия, Барни. Мы уже были на фешенебельных курортах. Мы общались с людьми, которые там отдыхают. Иногда необходимо переменить обстановку. И время, проведённое в таком убогом и жалком сарае, как наш коттедж, может стать хорошим жизненным опытом, если, конечно, не слишком серьёзно относиться к неудобствам. — Зена задрала подбородок. — Мы стараемся не воспринимать вещи слишком серьёзно.

— Только не свой загар, — иронично заметил я, вспомнив о своей  обгоревшей коже.

— Точно, Барни, — она снова легла на полотенце, — загар — дело серьёзное.

Ваш загар и ваша игра, сказал я про себя, направляясь к дому. Почему я не верил ей? В её словах содержалось достаточно смысла: уж гораздо больше, чем в безумных предположениях моих родителей об их работе. Ну кто же кроме богатеньких “деток” может позволить себе тратить столько энергии на совершенно пустые дела? А находясь у них дома, я не заметил, чтобы у них были какие-либо другие серьёзные интересы.

Разумеется, кроме бумаг. Бумаг, которые привели этих троих сюда, чтобы обыскать наш дом. И поиски эти были, на самом деле, очень серьёзным делом, таким серьёзным, что внутри их самих произошли изменения, таким важным, что они полностью обо всём позабыли.

В особенности, когда исследовали мою комнату и глубокие царапины на окне.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

 

Я распахнул дверь своей комнаты, рухнул на кровать, вытащил из кармана бумаги и начал читать.

 

И вновь рыдания охватили его. С проклятиями я оттолкнул брата с дороги и сорвал покровы с лежащего тела. И тогда глазам моим представилось зрелище столь мерзостное, что чувства оставили меня, и я ничком упал на кровать, заслоняясь дрожащими руками от сего ужасающего меня вида.

Мгновение спустя я отовёл руки от лица, но не увидел ничего кроме тела задушенного человека. Оно было почерневшим и трудно поддавалось описанию: глаза вылезли из орбит, язык распух. И не было там более того, что открылось — или я вообразил, что открылось — мне при первом взгляде.

Ибо моё первое впечатление оказалось ложным: оно было вызвано крайним возбуждением и истеричными выкриками моего брата, сейчас я в этом твёрдо уверен. И то, что поначалу мне показалось жёсткой, грубой, зеленоватой кожей рептилии, на самом деле, было всего лишь трупом человека со следами насильственной смерти; и то, что я, ослеплённый ужасом, вопреки всем доводам разума принял за некое беспозвоночное существо, — студенистое и слизнеобразное, высовывающееся из его растрескавшихся и почерневших губ, — существо, которое в моём помутившемся рассудке извивалось и корчилось самым мерзостным и в то же время отчасти притягательным образом, — даже сейчас я содрагаюсь при одном воспоминании об этом зрелище, — на самом деле было распухшим и бесформенным языком несчастного; и самое отвратительное, что только можно себе вообразить - третий глаз, всё ещё живой глаз, желтоватый, покрытый слизью, который, казалось, моргал из складок его лба, оказался не более, чем обыкновенным кровоподтёком, распухшим ушибом, полученным во время драки, частично скрытым спутанными волосами. И ничего, ничего более.

— Дьявол, Тобиас, разве ты не видишь? Это рок привёл его ко мне, и в моих силах было лишь совершить то, что я совершил, — повторял сквозь рыдания мой брат.

— Дело не только в злом роке, мой дорогой Итэн, но также в том, как человек противостоит ударам рока, что и определяет его истинный жребий. — Отвечал я, гнев мой утих, уступая место великой печали.

И хотя приговор протянуть под килем являлся самым суровым и редким наказанием, которое когда-либо могло случиться на нашем корабле, всё же не от моей руки должна была понести смерть моя родная плоть и кровь. И приговор был приведён в исполнение. Но даже когда Итэна сбрасывали с носа корабля, он продолжал с невероятным упорством повторять, что именно мое первое, ложное впечатление и было истинным.

Из жалости к брату я не отдал приказания отобрать у него безделицу, которую тот, верно, взял у своей жертвы и которая, казалось, приносила утешение этому повредившемуся умом несчастному. Я не видел ничего особенного — обычное украшение — в этой вещице, которую он так отчаянно сжимал в руках, которую он не выпускал из рук даже когда его вытащили из воды, которую он всё ещё продолжает держать...

 

Я выронил бумаги и уставился на царапины, рассыпанные вокруг окон. Это было самое ужасное, что я когда-либо прочёл в своей жизни. И было очень странно лежать в той же самой кровати, в которой Итэн провёл остаток своей жизни. Каково ему было провести здесь взаперти целых двадцать лет?

Я встал и, чувствуя себя полным идиотом, проверил, открыта ли дверь, чтобы убедиться, что я здесь не заперт.

Но самым странным во всём документе было описание галлюцинации капитана. На мгновение он увидел то, что вообразил себе его полоумный брат  — трёхглазое существо с зеленоватой кожей и слизняком во рту. Что же на самом деле означало видение капитана?  Этого я никак не мог постичь.

Только в одном я был твёрдо уверен: вопреки тому впечатлению, которое пыталась создать Зена, интерес наших соседей к истории капитана не был обычным любопытством. Но что эти трое искали? Чем бы это ни было, они ничего не нашли у нас дома сегодня утром. И где ещё они искали?

От дневной жары и солнца меня немного клонило в сон. И поскольку я лежал здесь, на кровати, мой взгляд все время возвращался к отметинам на стене. И вскоре мне стало казаться, что они составляют некий неясный узор, как спицы на смятом колесе. Полосы были расположены так, словно расходились кругом из какой-то точки, расположенной внутри одного из окон. Но окружность, которую они образовывали вокруг прямоугольного окна, не была идеально ровной. Углы между линиями имели разную величину, как если бы точка, из которой выходили эти линии, находилась не в самом центре окна, но ближе к нижнему краю и правее. А может, они вообще не начинались в этой смещённой относительно центра окна точке. Может, они устремлялись к ней, сходясь воедино в некоем едином фокусе где-то на стекле. Или в каком-то важном месте перед окном, которое отсюда видно...

Я сел и протёр глаза. Я уверял себя, что это всё глупые выдумки. Что у меня перед глазами всего лишь царапины, оставленные сумасшедшим. Что они не могут быть достаточно чёткими, чтобы указать на какое-либо определённое место на улице. И если мне кажется, будто они чётко сфокусированы в одной точке, то это не более чем обыкновенная иллюзия, психологический обман зрения, наподобие тех, когда прямые линии видишь кривыми. Мой разум обманывал меня, пытаясь найти смысл там, где его быть не могло. Всё это было похоже на галлюцинацию капитана, явившуюся результатом сильного внушения со стороны его брата. А теперь этот маньяк пытается добраться и до меня!

Я снова лёг в постель и постарался заснуть. Но следы на стенах не шли у меня из головы, рисуя огненные полосы на чёрном фоне закрытых век. Только доказав, что они не собираются в одной точке, я мог избавиться от них. Всё более удивляясь, я уверял себя, что если бы узор действительно был таким очевидным, кто-нибудь уже давно бы его заметил. Но это звучало неутешительно. Я должен был наглядно увериться в том, что я не прав, раз и навсегда.

На кухне я отыскал моток верёвки и отрезал кусок длиною в три фута. Затем я взял ленту и позаимствовал у мамы красный фломастер. Я встал перед окном и приложил ленту к началу царапины. Затем протянул её вдоль всей царапины, продолжив по окну, и провёл красным цветом на стекле бледную линию. Я убрал ленту, выбрал другую царапину и проделал всё заново.

Две линии пересеклись прямо над большим валуном на южном конце острова.

Но это ничего не доказывало. Практически любые две взятые наугад линии пересеклись бы где-нибудь на окне. Я выбрал ещё одну царапину и начертил ещё одну линию.

Три линии чётко соединялись в одном и том же месте.

Это случайное совпадение. Я только зря теряю время и порчу стекло. Единственно разумным моим действием будет сейчас же прекратить заниматься ерундой и вытереть стекло. Но остановиться я не мог. Я начертил четвёртую линию, пятую. шестую. Мои руки вспотели, но я этого не замечал. Забыв обо всём, я рисовал — десять линий, пятнадцать, — но красная паутина медленно плела свой неумолимый узор вокруг бухты, покрытой клочками пены, вокруг пухлых облаков, вокруг маленького, возвышающегося с одного края, острова.

И каждая новая линия точно проходила через одну и ту же точку.

— Барни, что ты делаешь?

Я выронил фломастер и быстро обернулся. На маме было надето платье, расписанное розовыми цветами, кожа её заметно потемнела, превратившись из ярко розовой, как жевательная резинка, в красновато-коричневую.

— Я только... я не знаю... — промямлил я.

— Но ты только посмотри, какой ты устроил беспорядок! Как маленький ребёнок. Как ты думаешь это вытирать?  И что это такое? Похоже на геометрию.

— Я только... мне пришла в голову мысль.

— Мысль?

— Ну, знаешь, это касается той истории о доме, о капитане. который...

— Ты по-моему бредишь. Дай-ка я пощупаю твой лоб. — Она подошла ко мне, подняла руку, не отрывая глаз от окна.

— Да нет, я в порядке, — сказал я, загораживая руками окно.

— Дай я вытру это. Ты вполне можешь делать свои чертежи на бумаге. Дай я...

— Нет, нет. Я сам потом всё вытру, — произнёс я, встав спиной к окну. — Фломастер легко стирается. Я сначала попробовал, — соврал я.

Она старалась обойти меня и дотянуться до окна.

— Пожалуйста, пропусти. Если я это сейчас же не вытру, нам придётся платить им за новое стекло. Об ты этом, конечно, не подумал, так?

— Я всё сотру, я же сказал! — настойчиво произнёс я и повернулся лицом к окну. В доме напротив я увидел мужчин, которые только что вернулись. Пластмассовые доски для серфинга и паруса лежали сваленные в кучу перед машиной. Все трое неподвижно стояли на газоне. Джо показывал на что-то, видневшееся над водой, — казалось, что он указывает прямо на большой валун, расположенный на южном берегу острова, — и была какая-то непонятная страсть в тех взглядах, с которыми все они разглядывали остров: так звери, готовясь к прыжку, смотрят на свою жертву.

Но тут мама оттолкнула меня от окна плечом. Секундой позже она уже работала обеими руками.

— Нет! Не надо!

— Туалетную бумагу и средство для чистки окон, быстро сюда, — приказала она. — Я то надеялась стереть эту грязь руками. — Она изучающе осмотрела ладони. От моего аккуратного и точного рисунка не осталось ничего кроме большого розового пятна.

— Ну вот, теперь ты всё испортила, — вздохнул я и ничком повалился на кровать. Но это уже не имело никакого значения. Я знал место, где пересекались линии.

Проблема состояла теперь в том, чтобы добраться туда первым.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

 

На следующее утро я проснулся и понял, что срашно обгорел.

И дело не ограничилось лишь покрасневшей кожей. Я заболел. У меня были все симптомы болезни: головная боль, озноб, тошнота и такая дикая боль, что тонкая футболка, прикасающаяся к телу, казалась мне раскалённым железом. Прежде чем я осознал, что случилось, я так жалобно и громко застонал, что проснулась мама.

— Бедненький, — сказала она, кладя мне на лоб мокрое полотенце и поливая с ног до головы обезболивающим средством, которое, однако, не оказывало никакого ощутимого действия, — ты же прекрасно знаешь, что не переносишь солнца.

— Просто я забыл о времени, — постанывал я. — Ой-ой-ой! Не трогай здесь!

— Но это совсем на тебя не похоже. Что-то должно было заставить тебя забыть. Почему ты не хочешь мне рассказать?

Я не знал, почему я не хотел ей ничего рассказывать. Я только знал, что хочу, чтобы “Межзвёздный Поросёнок” оставался некоторое время тайной, о которой было бы известно только мне и нашим соседям.

— Я гулял по пляжу, — кое-как объяснил я, — там было так здорово. Я совершенно забыл, сколько прошло времени.

— Но ты ведь очень быстро сбежал от нас с пляжа? Что же заставило тебя вернуться и так долго разгуливать там без нас?

— Просто в этой гнилой дыре больше нечем заняться, кроме как торчать целый день на пляже! — произес я, повышая голос.

— Но ты ведь ненавидишь пляж!

— Тогда зачем вы всякий раз таскаете меня с собой? — закричал я.

— Не смей разговаривать со мной таким тоном! Это так на тебя не похоже. — В её голосе зазвучали слёзы. — Ты всё изображаешь так, словно это моя вина, что ты обгорел, а я лишь хочу, чтобы ты скорее поправился.

— Прости меня, мама. Я в порядке, я смогу позаботиться о себе сам, хорошо? — я попытался улыбнуться, чувствуя, что виноват перед ней. Она всё ещё была обижена.

— Ну ладно, мама, иди загорать, пока на улице хорошая погода. Ведь ты для этого сюда приехала. Теперь у тебя есть прекрасная возможность. А то вдруг весь остаток недели будет поливать дождь?

— Ты уверен, что с тобой всё в порядке, дорогой? — заботливым голосом спросила она, но не удержалась от того, чтобы не взглянуть в окно и не проверить, есть ли на небе тучи.

Как бы ужасно я себя не чувствовал, я не мог не рассмеяться.

— Всё будет хорошо, — заверил ее я и потянулся за книгой с правилами игры. — Мне нравится эта книга. Я как раз остановился на интересном месте.

Наконец-то она оставила меня одного. Но я никак не мог  сосредоточиться на чтении: эта книга была слишком сложной, чтобы отвлечь меня от боли. Некоторое время я просто лежал в маленькой, душной комнатке, умирая от жалости к себе и виня во всем Зену. Но это не слишком помогало, ведь я понимал, что во всём виноват я сам. Да, это она заставила меня торчать с ней на солнце, но я же мог быть настойчивее и уговорить её остаться в доме или, в конце концов, получше закрыться от палящих лучей.

Когда она заметит пропажу бумаг? И как я смогу вернуть их на место?

В это время трое наших соседей, похоже, завтракали во дворе. Я лежал и слушал отдалённый звук их шумной беседы, которая доносилась даже до второго этажа нашего дома.

— Чёрт! Снова у тебя прокисло молоко, Мэнни, — тяжело вздыхала Зена. — Ты когда-нибудь научишься смотреть на дату?

— Прокисло? Чуть-чуть mur, не более того. Но тебе-то какая разница, ведь на завтрак ты кладешь себе полную тарелку недожаренного лука и закусываешь его булочкой? Это, должно быть, смертельное испытание для твоих почек, на них, верно, давно уже живого места нет, сплошные шрамы. Не удивительно, что ты всё норовишь пересолить.

— Напротив, Мэнни. Это только стимулирует их деятельность, как упражнения для мышц. Я не такая нежная и тонкая натура, как ты. Мне нравится утренняя стимуляция. Особенно когда ты подаёшь мне эту безвкусную бурду, которую по ошибке называешь кофе. Не понимаю, как ты только можешь добавлять туда свернувшееся молоко; то же мне чёрный кофе —  да он слабый, как помои.

— Ну что я тебе говорил? Ты больше не способна чувствовать вкус. Это печально, такие дела. Безумные, безнадёжные, бешенные поиски ощущений. Ты знаешь, что это кончается одним. Не будь ты взведена до ручки, я бы тебя пожалел.

— Заткнись! — раздался звон полетевшего на бетон столового серебра. — Ещё слишком рано, чтобы спокойно вынести твоё утомительное высокомерие. Кстати, Джо тоже любит более крепкий кофе. Он готовит кофе, который имеет хоть какой-то вкус. Разве не так, Джо? Ну, что? Не так?

— Типичный случай. Ты понимаешь, что не права, и впутываешь кого-то ещё, чтобы он поддержал тебя.

Я сел и стал прислушиваться к разговору более внимательно. Их голоса звучали сегодня по-другому: нервно, напряжённо. Их шутки больше не были весёлыми, они были кислыми, как прокисшее молоко Мэнни.

— Ну-у, я люблю чуточку покрепче. — Голос Джо был более спокойным и примирительным. — Итак, с сегодняшнего дня мы порешили варить кофе немного покрепче, а Мэнни будет наливать себе побольше молока. Проблема совсем не в этом, а в том, что если вы двое не перестанете собачиться и не закончите, наконец, завтракать, мы никогда не успеем добраться туда по большой воде. А я совсем не хочу идти полдороги пешком.

Я уже вылез из кровати и стоял у окна, высунув голову наружу. Три доски для виндсерфинга лежали на газоне. Джо поднялся из-за стола и направился в сторону коттеджа с тарелкой и кружкой в руках.

— Давайте, заносите посуду в дом, — произнёс он.

Значит, они действительно собрались плыть на остров на этих замечательных досках с парусом. Они уже расшифровали следы на окне? Отсюда невозможно было об этом судить. Одно я знал наверняка:  я не мог им позволить попасть на остров без меня.

Я пытался отговорить себя, пока, постанывая, бился с одеждой, но у меня не оставалось никакого выбора. Очевидно, что они хотят попасть на остров, чтобы там искать что-то связанное с документом, чего они не смогли найти у нас дома. Единственная существующая информация — следы на окне — указывала прямо на огромный камень на острове. Если они туда доберутся и найдут то, что ищут, они уедут, не сказав мне ни слова. И я никогда не узнаю конец истории, я никогда не узнаю, что на самом деле было нужно здесь этим троим. Я обязан найти это — чем бы это ни было — вперёд их. А это означало лишь одно: во что бы то ни стало попасть на остров.

Я надел голубые джинсы и рубашку с длинными рукавами: в такой одежде мне, конечно, будет ужасно жарко, но это необходимо. Я даже напялил дурацкий пластмассовый козырёк, который купила мне мама и который я ни разу за все время не надел. Мама уже ушла вместе с папой на один из частных пляжей, я захлопнул дверь и побежал к коттеджу, не успев даже обдумать план действий. Когда я подошёл к дому, соседи, одетые в купальники, и с нейлоновыми рюкзачками за спиной только что вышли на улицу.

— Mein Gott, что с тобой стряслось? — спросил Джо.

— О-о-о, да на тебя даже больно смотреть! — с дрожью в голосе произнёс Мэнни.

— Бедный Барни! —присвистнула Зена. — Не говори, что ты так обгорел вчера.

Я кивнул головой.

— Неужели это выглядит так ужасно?

— Ты похож на варёного рака, — сказал Мэнни. — Эй, почему бы нам не отварить сегодня на ужин раков?

Зена подошла совсем близко ко мне и, заглянув в глаза, прикусила нижнюю губу: — О, Барни, я даже не могла себе представить такого. И это после того, как ты предупредил меня, что совсем не переносишь солнца! О, Боже, это я во всём виновата!

Мэнни покачал головой и сжал губы.

— Я даже вижу, как всё это произошло, — сказал он. — Ты усадила его рядом с собой, хотя он сказал, что не может находиться на солнце. Типичный случай.

Она пропустила его слова мимо ушей.

— Мне так жаль, Барни. Но это было уже после двух часов, и ты ведь намазался кремом... — она снова прикусила губу. — Если бы я что-нибудь смогла для тебя сделать! — истерично воскликнула она. — Я хочу сказать, я сделаю что угодно, лишь бы загладить свою вину.

— Да нет же, всё в порядке, это не... — начал было я. Но тут я увидел, что Джо взвалил на плечи одну из досок и потащил её к машине. У меня возникла замечательная идея. — Кроме того, есть кое-что, что ты можешь для меня сделать...

— Что, Барни? Мазь? Обезболивающий крем? А-а, я знаю! У меня есть такое болеутоляющее средство... Оно где-то в моём ящике. — И она повернулась в сторону дома.

— Нет, нет, ничего этого не надо, — поспешно произнёс я. — Но есть одна вещь, которую бы мне очень хотелось.

— Ну? — в её голосе зазвучали деловые нотки. — Давай покончим с этим.

— Эй, Зена, мы спешим, — сказал Мэнни отошёл от нас.

— Я имею в виду эти вот доски. Я всегда мечтал на них покататься, с тех самых пор, как впервые увидел их, — лгал я. Идея взгромоздится на одну из таких “новинок сезона” казалась мне столь же нелепой, как спрыгнуть с самолёта. — Может, вы бы могли взять меня с собой? Вот было бы здорово!

— Конечно, Барни, — живо сказала она. — Сегодня мы плывём на остров, но завтра могли бы взять тебя с собой покататься. Мы взяли серфинги на пару деньков.

— Я хочу сплавать на остров! — продолжал я. — Можно мне поехать с вами сегодня?

— Сегодня? Ты хочешь поплыть с нами на остров сегодня? — она нахмурилась и посмотрела на остальных, которые уже закончили грузить доски в машину. — Вот так так! Но Барни, это переворачивает все наши планы.

— Ну, пожалуйста, — взмолился я, — хотя я очень не любил просить об одолжении, но сейчас не видел другого выхода. — Едва мы приехали сюда, я посмотрел на остров, и мне так захотелось сплавать туда. Для меня это так много значит. И... и вот сегодня я, наконец, могу там побывать.

Теперь у неё на лице было написано беспокойство.

Мэнни тоже выглядел взволнованным.

— Но мы, правда, не можем, ведь так? — спросил он, переводя взгляд с меня на Джо.

Они не хотели брать меня на остров, поскольку не хотели, чтобы я знал, что они там что-то ищут. Это означало, что лучшей тактикой будет заставить их думать, что безопаснее взять меня с собой, чем оставлять здесь...

Если ты завтра не можешь, мы возьмём тебя послезавтра, —произнёс Джо. — Мы будем плавать вместе целый день, каждый день всю следующую неделю. Но только не сегодня. Пока, увидимся.

— Мы очень спешим сейчас, Барни, — сказала Зена. — К тому же, с такой обгоревшей кожей ты никуда не можешь сегодня идти.

— Могу, — быстро сообразил я, — папа сам меня спрашивал, не хочу ли я прокатиться с ними на моторной лодке Тэда. Мы могли бы поехать за вами вслед и наблюдать за вами в сверхмощный бинокль. Вот будет весело.

— Что? — закричал Мэнни.

Наступила гробовая тишина, они молча смотрели друг на друга. Потом Зена произнесла: — Ну, лучше дважды подумать... Как ты думаешь... могли бы мы взяться за это, Джо?

Мэнни с самодовольной улыбкой посмотрел на неё. — Зена и её мудрые маленькие гамбиты, — сказал он и расширил глаза.

— Заткнись ты, Мэнни! — произнёс Джо, но тоже уставился на Зену. Потом кашлянул и с лёгкой улыбкой поглядел в мою сторону, играя мышцами. — Ты ведь не говорил родителям, что мы собираемся на остров, правда?

— Как бы я мог? Я же не знал. Но сейчас скажу. Мы все сможем поплыть вместе с вами на остров. Они сказали, что отвезут меня, куда я только захочу.

— Что ж... Наверное, ты можешь поехать с нами, Барни. Если мы немного поторопимся, — сказал Джо.

— Твоя взяла, Барни, — произнесла Зена с кислой и недовольной миной, явно заподозрив что-то неладное. — Если это так для тебя важно. — Она резко отвернулась. — Пошли, vamos!

— А с кем он вместе поплывёт? — поинтересовался Мэнни.

— Не со мной, — ответила Зена, — у меня слишком маленькая доска.

— Ну и не со мной, — продолжил Мэнни. — Я и еле на ней держусь, а вдвоём с пассажиром мне вообще не справиться. С ним я никогда в жизни не доплыву до острова.

— Джо возьмёт его, — заявила Зена. — Он из нас самый лучший ммм... водник. Признайся, Джо.

— Это точно, — сказал за него Мэнни. — Джо самый лучший. Он возьмёт парня с собой.

— Эй вы, постойте, — запротестовал Джо. — Как вы всё это... — Он посмотрел мою сторону, качая головой, будто пытался найти хоть какое-нибудь оправдание, чтобы отделаться от меня. — Ладно, я возьму его, — согласился он, садясь на водительское место и захлопывая дверь машины. Затем он окинул взглядом Зену и Мэнни. — Даже с пассажиром на борту, я всё равно на милю, а то и на две обгоню вас обоих.

Мы спустились к пляжу. Я встал у кромки воды, пытаясь собственной тенью защитить открытые части тела, в то время как остальные развернули паруса и вставили их в специальные отверстия, находящиеся посередине досок. С лёгкой дрожью в душе я отметил, что другие любители виндсерфинга, плавающие в бухте, гораздо чаще оказывались в воде, чем стояли на своих досках, хотя вода была спокойной и дул лёгкий ветерок.

— Как это они все умудряются переворачиваться? — спросил я, когда доски были готовы и стояли у воды. Впервые я отважился на такую авантюру, и хотя это была всего лишь бухта, а не океан, мне бы хотелось, чтобы вода была чуточку потеплее. Я думал, что у меня будет время, чтобы успокоиться, но эти трое ужасно спешили. Ожидание лишь усиливало мою тревогу. Мне не хватало воздуха, как будто волны окатывали не ноги, а мой желудок.

— Все поначалу много переворачиваются, — ответил на мой вопрос Мэнни.

— Наш Мэнни всё время много переворачивается, — произнесла Зена.

— Да заткнись же ты! — закричал он и обрызгал её.

Брызги попали мне на лицо, и я вздрогнул.

— А ты, ты тоже часто оказываешься в воде? — обратился я к Джо. Из всех трёх только с ним я чувствовал себя достаточно надёжно.

— Нет, при таком лёгком ветре вряд ли, — заверил он меня. Он залез на доску и встал в полный рост, слегка покачиваясь, затем расставил ноги и начал медленно вытаскивать парус из воды. — Давай, заползай на доску на животе и крепко держись. — Приказал он.

Мой живот больше всего пострадал от солнца. А массивная пластмассовая доска, как оказалось, отнюдь не была гладкой, но шершавой, как наждачная бумага: специально чтобы по ней не скользили ноги.

Поэтому ползти по ней даже в моей толстой рубашке станет для меня настоящей пыткой. Я осторожно перевернул рубашку и прикрыл грудь, подвернул рукава, чтобы не намочить их.

Доска качалась, в то время как Джо пытался совладать с парусом, бешено развивающимся на ветру.

— Ты должен убраться из воды, Барни, иначе мне никогда не удастся справиться с этой чёртовой штукой, — недовольно приказал он мне. — Давай же, пошевеливайся. Заползай сюда.

Я послушно стал залезать на доску и застонал, когда шершавая поверхность коснулась моего тела. Джо, казалось, ничего не слышал. Он всё ещё трудился над парусом, насупив брови и ругаясь сквозь зубы. Никто из них не хотел брать меня с собой, и меньше всего этому был рад он. Я чувствовал себя лишним, жалким, незванным. Я ненавидел это — психологическая боль, которую я испытывал, была гораздо сильнее физических страданий. Смогу ли вынести такое положение на протяжении всего дня? В какую игру я ввязываюсь?

Но сейчас у меня не было времени размышлять об этом. Парус наконец то принял правильное положение и наполнился ветром. Джо перестал балансировать, его ноги словно вросли в доску, широко расставленные руки крепко схватили изогнутый руль. Неожиданным изящным движением он отклонился назад — его тело сохраняло равновесие на ветру.

— Вытащи ноги из воды! — закричал он мне. Я сделал ещё одно, последнее, отчаянное усилие, продвигая свое тело вперёд, пока не уткнулся носом в его ногу. Мы поплыли.

Я изо всех сил вцепился в доску, застыв от напряжения и приготовившись в любой момент оказаться в воде. Однако по мере того как мы плыли вперёд, набирая скорость, я всё более уверялся в том, что моё положение не так уж скверно, как я себе воображал. Доска держалась устойчиво и плыла, едва касаясь ровной, гладкой и спокойной поверхности воды, лишь слегка покачиваясь на небольших волнах. В моей душе воцарилось какое-то непонятное спокойствие, особенно с тех пор, как я лежал и ничего не делал.

Я быстро посмотрел назад: было интересно, чем заняты остальные. Мэнни барахтался в воде, пытаясь выпутаться из своего мокрого паруса. Зена, выпятив зад, неуклюже выписывала по воде большие, неровные круги, но она всё же держалась на доске и кое-как продвигалась вперёд. С такого расстояния пляж казался тонкой полоской у них за спиной, а загоравшие пляжники превратились в безликие фигурки.

— Барни, не ёрзай! Я ловлю направление ветра! —  закричал Джо, когда я возвратился в прежнее положение. Он быстро перевернулся вокруг мачты и поставил парус так, что ветер теперь трепал его с другой стороны доски. Было не похоже, что мы направляемся прямо к острову. Мгновение спустя Джо окинул меня быстрым взглядом.

— Расслабься, — снисходительно произнёс он. — Мы хорошо идём. Нечего бояться.

— А я и не боюсь, — ответил я, оскорблённый до глубины души, хотя ещё несколько минут назад у меня сердце уходило в пятки. — Мне нравится. Это так здорово. Как хорошо, что я поплыл вместе с вами.

— Хорошо, что еда у меня, — сказал он. — Но у них всё получится, когда они снова почувствуют доски. В ближайшие дни они доберутся до острова.

Остаток пути мы почти не разговаривали. У меня заболела шея от того, что всё время вытягивал её вперёд, стараясь разглядеть, где мы находимся, поэтому я положил голову на доску и уставился на ступни Джо. Они были широкими, мозолистыми, покрытые шишками и с забавными синеватыми пятнами под ногтями. Они что, во время своего последнего путешествия давили ногами виноград в Италии?

Несмотря на то, что Джо удерживал доску в равновесии, чувство спокойствия пропало. Вскоре от постоянного усилия держать ноги над водой у меня заныла спина. Но всякий раз, как я пытался изменить позу, Джо кричал, чтобы я перестал ёрзать. Я ухитрился немного распрямить одну руку и мог видеть, что обратная сторона моей руки, которая ещё не успела обгореть, отгорожена крошечными бортиками от шершавой поверхности доски. И всё же, далеко ли до острова? Я больше не мог выдержать. Пловец из меня, конечно, паршивый, но я всегда мог лежать на спине и ждать, пока меня не спасут. Моя одежда промокла насквозь, спина дико чесалась, я начал дрожать. Я крепко сжал зубы, чтобы они не стучали. Я подавил стон, готовый вырваться из моей груди. Смогу ли я продержаться хотя бы пять минут? Хотя бы одну минуту? Если мы будем плыть дольше, я наверняка свалюсь в воду, но, может, это не так страшно. Ничто не может быть страшнее этой пытки.

Руки начали слабеть, я терял силы. Тогда Джо сказал:

— Смотри сюда, Барни. Парус опускается. Мы сделали это.

Облегчённо вздохнув, я соскользнул вниз, и мои руки и колени упёрлись в песчаное дно. Совершенно обессиленный я сидел на пляже и смотрел, как Джо разбирает доску.

Потом меня осенило. Этот пляж был абсолютно пустынным. Не было видно ни души. Такое одиночество рождало в душе странное ощущение, и не могу сказать, чтобы оно мне нравилось. Но вдруг я почувствовал ликование. Я совершил то, что ещё вчера казалось невозможным. Я  добрался до острова прежде, чем у тех троих появилась возможность исследовать его. И я даже знал, где начать поиски.

Затем я осмотрел пляж, и моё ликование быстро исчезло. Остров выглядел совершенно иначе, чем я думал. Из моего окна виднелась тонкая полоска пляжа, окружавшая невысокий, поросший лесом холм, на котором очень отчётливо различался голый камень. Именно на нём и сходились все линии. Но сейчас я стоял на широком пляже, заканчивающимся прямо у крутого, почти отвесного склона холма, на который я едва ли мог вскарабкаться, и на нём не было видно никакого голого камня, никакого большого валуна. Я вновь повернулся к материку, разыскивая глазами наш дом, чтобы поглядеть, на какую часть острова выходят окна. Но с такого расстояния я видел только множество крохотных домиков, рассыпанных вдоль берега, и все они выглядели одинаково. Я даже не мог сказать, где находится наш пляж.

Вдруг Джо выругался и споткнулся в мелкой воде.

— Что с тобой? — закричал я.

— Что-то укусило меня. — Он выпрыгнул на берег, таща за собой серфинг. Он тяжело опустился на песок. В один миг я оказался рядом. К большому пальцу его ноги прицепился краб.

— Невежественной мелкой твари следовало бы получше меня узнать, — проворчал Джо. Он отодрал краба от пальца и с неожиданной жестокостью раздавил его в своём огромном кулаке, затем бросил ещё шевелящуюся массу в воду. Потом он снял рюкзак и вытащил оттуда коробку с бинтами. — Притормози, — пробормотал он, обращаясь к самому себе. — Они ещё так далеко.

Я посмотрел на воду. Зена и Мэнни, барахтающиеся в воде, находились где-то на полпути к острову. Я решил, что сейчас, пока они сюда не доплыли, мне предоставлена прекрасная возможность начать поиски валуна.

— Тебе не требуется помощь? — робко спросил я Джо.

— Спасибо, сам о себе позабочусь.

— Послушай, ммм... Мне нужно отойти в лес.

— В лес? Зачем? — поинтересовался он, поглощённый раной на пальце, которая всё ещё кровоточила.

— По нужде. — ответил я, отступая.

— Далеко не уходи. Если ты будешь долго отсутствовать, мы съедим всю еду без тебя. Ты знаешь, какая Зена прожорливая.

—- Я не хочу есть, — произнёс я, отступая всё дальше и дальше.

— Не заходи на южную часть острова, — предупредил он и покосился на меня. — Говорят там зыбучие пески и опасный отлив.

— Ладно, — сказал я, повернулся и побежал прочь. Потом оглянулся - Джо внимательно смотрел мне вслед. Подозревал ли он меня? Очевидно, что ему не хотелось, чтобы я вертелся рядом с южным побережьем острова, где находился валун. Я знал, что это было слева, но естественно не хотел, чтобы он заметил, куда я направляюсь. Поэтому я пошёл прямо к склону холма и скрылся среди деревьев. Я надеялся, что если мне удастся достаточно высоко залезть, я смогу увидеть весь остров и таким образом обнаружу точное месторасположение камня, который видел из окна.

Я поднимался по крутой песчаной тропинке, и чем теснее деревья  смыкались над моей головой, тем больше она была усыпана сосновыми иголками. Пляжа уже не было видно, я начал беспокоиться, не появились ли Мэнни с Зеной и как скоро они отправятся на поиски. В конце концов, их было трое, они могли разделиться и осмотреть остров в три раза быстрее меня. У меня было мало времени. Я пустился бежать. Тропинка перестала идти вверх, и это означало, что я забрался на вершину холма. Но из-за деревьев ничего не было видно. Остров оказался намного больше, чем я ожидал. Я начинал сходить с ума. Нужно ли мне свернуть с тропинки? Что случится, если я потеряюсь? Они уплывут без меня? Здесь действительно есть зыбучие пески? И когда же кончатся эти деревья?

Тропинка повернула направо, но казалось, что деревья растут реже с левой стороны. Оставался ли всё ещё слева от меня южный конец острова? Я никогда не умел хорошо ориентироваться на местности. Если я пошёл по неправильному пути и блуждаю сейчас по северной стороне, мне никогда не отыскать этого места раньше них. Но я не мог продолжать бесцельно метаться среди деревьев, крутясь на одном месте. Я должен был принять решение. И я, выругавшись, остановился. Как же я ненавидел принимать решения. Что это со мной случилось? Я не только превратился в приставучего нытика, но ещё и содрал себе всю кожу. А ради чего? Я ведь даже не знал, что именно здесь ищу.

Я остановился, подумал и свернул налево. Там росли молодые деревца, которые царапали мои голые ступни. Я буквально истекал потом, козырёк сполз мне на глаза. Теперь я не имел ни малейшего понятия, в каком направлении двигаюсь, и даже не представлял, где находится тропинка, по которой я шёл сначала. И я был слишком сбит с толку, чтобы додуматься до элементарной мысли: можно определить направление по солнцу.

Но мне повезло. Деревья становились всё реже, и вместо иголок под моими ногами захрустел песок. Неожиданно я выбрался из зарослей и обнаружил, что стою на вершине песчаной дюны и смотрю вниз прямо на длинную, узкую полоску пляжа. Она показалась мне знакомой. Это была южный край острова, который я видел из своего окна. Справа от меня находились невысокие кусты и ещё несколько песчаных холмов, которые ступенями сходили к воде.

Я повернулся налево и — вон же он, огромный гранитный камень,  выглядывающий из-за деревьев. Он был всего в дюжине ярдов от меня, и я сразу его узнал. Мгновение и я оказался у его подножия, в точке пересечения следов на окне. Мне не было видно нашего дома, но каким-то непонятным образом я ощущал его присутствие, словно перенёсся на сотню лет назад и чувствовал, как безумный пленник следит за мною из окна маленькой комнаты...

И это не было моей фантазией. Брат капитана привёл меня прямо к этому месту, словно всё это время держал за руку. Но зачем? И что мне нужно теперь делать? Валун имел футов двадцать в высоту и весь был покрыт серо-зелёным лишайником, на нём не было видно никаких выступов, да к тому же он был слишком крутой, чтобы залезть на него. Не было никакого грота, где можно было бы что-либо спрятать, никакой надписи, выдолбленной на камне, никакого потайного хода. Я чувствовал, что сейчас брошусь на землю и разревусь, как маленький ребёнок.

Но прежде чем это произошло, я случайно зашёл за камень, где среди деревьев я увидел маленький песчаный холмик, защищённый со всех сторон от ветра. И там я обнаружил развалившуюся груду сгнивших брёвен, которая когда-то была простенькой хижиной или навесом. Среди досок я нашёл старый, ободранный сундук. Он не был заперт, но у него были такие ржавые петли, что мне пришлось долго долбить по ним камнем, прежде чем я смог, наконец, открыть его. И на дне сундука я нашёл маленький предмет, нечто вроде потускневшей металлической коробочки.

Всё это очень напоминало мне “Остров сокровищ” или “Золотого жука”. Следы на стене моей спальни были картой, ведущей к сокровищам, которые были спрятаны здесь сотню лет назад. Однако я должен был заметить, что на первый взгляд сам по себе предмет выглядел очень невзрачным. Но, может, истинное сокровище спрятано внутри этой маленькой ржавой коробки. Я знал, что в ней должно находиться что-то очень важное.

— Эй, смотрите-ка! Это Джо, вон там справа. — из леса раздался голос Мэнни.

— Он хромает. Эй, Джо! В конце концов мы тебя перегнали! — пронзительно закричала Зена.

— Но там я всё же окажусь первым, — отозвался Джо, тяжело дыша. Его голос прозвучал в опасной близости от меня. Мне были слышны хруст и треск веток у них под ногами: они продирались сквозь заросли деревьев в мою сторону.

Я завалил пустой сундук досками и встал. Потом побежал прочь от развалин и обогнул камень, крепко сжимая в руках найденный предмет. Они не могли прийти тем же путём, что и я, поэтому единственное, что мне оставалось, это пробежать несколько дюжин ярдов по вершине дюны, а затем углубиться в лес в том же самом месте, где я вышел всего лишь несколько минут назад.

Они действовали быстрее, гораздо быстрее, чем я ожидал. И пока я терял время, глупо носясь туда-сюда по лесу, они уже были на месте.

— Вот камень! Я нашла его! — неистово закричала Зена в страшном волнении.

— Эй, это не по правилам! — пронзительно крикнул Мэнни.

— Но я буду там первой!

Я поспешил спрятаться от них в деревьях. Но я нашёл это первым, мысленно ответил я. Мне не составило огромного труда вернуться тем же путём и очутиться на пляже вперёд них. Я выдумал плаксивую историю о том, как заблудился в лесу на северной стороне острова. Я не стал совершать ошибки и не бросился сразу же рассматривать маленькую коробочку, пока находился на виду и пока оставалась хотя бы малейшая опасность того, что они могут меня увидеть. Поэтому я засунул её в задний карман своих джинсов.

Они даже не притронулись к еде.

 

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

 

Дорога на остров казалась мне сущим адом, но на самом деле она была просто роскошной по сравнению с дорогой назад.

Все трое были в прескверном настроении, когда возвратились на пляж. Они довольно бессвязно расспросили меня, где я пропадал, и, похоже, поверили моим россказням о том, как я заблудился на другом конце острова. После они больше не пытались выглядеть общительными, лишь сели на песок и молча глядели друг на друга, пока вода не поднялась настолько, что можно было возвращаться домой.

Погода переменилась. Море было неспокойным, ветер усилился. Даже Джо было трудно управлять доской. Её бросало во все стороны, швыряло на волнах, и она нещадно царапала мои больные руки. Джо постоянно орал на меня, чтобы я перестал её раскачивать, будто это я был виноват в плохой погоде, и мы несколько раз опрокинулись посреди бухты. Вода была ледяная. Я так ужасно дрожал, что едва смог снова взобраться на доску.

Но в конце концов это я первым нашёл клад, я опередил их. И каким бы несчастным я сейчас себя не чувствовал, я мог утешаться тем, что на досуге вечером в своей комнате я займусь изучением найденного предмета.

Или хотя бы пытался себя этим утешить, когда ввалился, дрожа и еле передвигая ноги, в дом. Из кухни доносился звон посуды. Я сразу направился к лестнице наверх, надеясь наконец переодеться в сухую одежду, прежде чем мама застанет меня в таком виде, но она оказалась быстрее меня.

— Барни, да ты весь мокрый! Ты же болеешь!

Я добрался до лестничной площадки. — Я вовсе не мокрый... и совсем не замёрз, — произнёс я, еле двигая посиневшими губами и громко стуча зубами.

— Что ж, я думаю, что разумнее было бы подождать, пока пройдёт твоя кожа, чем уходить на целый день из дома с этими людьми.

Должно быть, она видела, как я приехал в их машине.

— Просто они отправились сегодня на остров, — честно признался я. — А  мне очень хотелось посмотреть, какой он на самом деле. Это была моя единственная возможность.

— Ну да, это ясно, достаточно посмотреть, сколько ты натащил с собой в дом песка. — Сказала мама.

Папа засмеялся:

— В пляжном доме не может не быть песка. Так как там на острове, Барни? Наверняка, это один из самых диких и безлюдных уголков во всём районе. Ты видел там что-нибудь любопытное?

— По-моему, все звери попрятались от нас в свои норы. Видимо, от нас было слишком много шума.

— Ты разузнал что-нибудь новое о наших соседях? — С нетерпением спросила мама и бросила взгляд на папу. — Плохо, что мы ушли так рано, мы смогли бы тоже присоединиться к ним. Уверена, что эти два юноши знают всё о дикой жизни. Они выглядят как... как лесные братья или что-то в этом роде. — мечтательно добавила она.

Никогда прежде моя мама не проявляла ни малейшего интереса к жизни на природе.

— Похоже, эта девушка оказывает хорошее влияние на нашего Барни, — произнёс папа, глядя на меня со странной улыбкой. — Ну конечно, я хотел сказать, они все хорошо влияют на него. Теперь он интересуется природой.

— Ну, я хотя бы надеюсь, что ты не навязываешь своё общество соседям, — сказала мама. — В конце концов, они достаточно взрослые люди, и, уверена, они знакомы со всеми достойными людьми в округе. Вчера они сказали нам, что у них целый ворох приглашений. Поэтому очень мило с их стороны принять тебя в свою компанию, но ты не должен им надоедать.

— Уверен, что Барни совсем не надоедлив, но он же должен понимать, что люди с их положением не могут всё время играть, — заметил папа. — Наверняка, у них имеется много важных дел, даже во время отдыха.

— Но они ничего не делают, — заспорил с ним я, — единственное, что их занимает это...

Мама резко оборвала меня, будто я не имел никакого понятия о том, что говорил. — Мы только хотим тебе сказать, Барни, что ты не должен обижаться, если иногда им захочется отделаться от тебя. В конце концов, они гораздо старше тебя.

— Да нет же. — Как это мои родители умудрились составить себе совершенно неправильное представление о наших соседях? — Они едва ли выглядят старше школьников.

Мама многозначительно улыбнулась.

— Что ж, они очень великодушны к тебе, Барни. А сейчас иди прими тёплый душ и переоденься к обеду в сухую одежду. — И она пошла на кухню.

Наверху я сбросил с себя мокрые вещи и быстро залез под душ — чем бы ни был найденный мною предмет, я слишком промок и замёрз, чтобы выгадать минутку и внимательно рассмотреть его. Я так гордился собой, гордился тем, что именно мне удалось найти его первым, но всё же я чувствовал себя слегка виноватым. Всё таки сложенный и потёртый документ, который мне достался, лишний раз доказывал, что соседи долго искали этот предмет, и было немного нечестно, что я неожиданно увязался с ними и увёл его у них из под носа.

Конечно, я в любой момент мог бы отдать им эту коробочку, если окажется, что она принадлежит им по праву. Но я решил не делать этого прямо сейчас. Пусть она некоторое время побудет у меня, пока, наконец, я не пойму, что это такое и почему она так им дорога. И у меня есть время, поскольку я знал наверняка, что им и в голову не могло прийти того, что коробочка, которую они ищут, у меня. Если бы они что-нибудь заподозрили, они бы постарались выудить её у меня ещё на осторове, а они полностью проигнорировали меня.

Единственное, что действительно беспокоило меня, это то, что из-за моей сегодняшней настырности наша дружба могла закончиться. Я обязан был поправить дело и вернуть к себе их хорошее расположение. И не только потому, что они были единственными интересными людьми во всей округе, и мне без них было бы скучно. Но и потому, что они обладали какой-то непонятной притягательной силой. Я не мог этого объяснить, я только твёрдо знал, что хочу нравиться им и хочу этого действительно очень сильно.

Во всяком случае, мне повезло, что родители не возражали против моего общения со взрослыми людьми, чего я боялся. Возможно, такая терпимость каким-то образом связана с тем имиджем, который сумели создать себе в их глазах наши соседи. Казалось, они на каждого производили хорошее впечатление: ещё одно искусство, которым они владели в совершенстве.

И это было не просто хорошее впечатление, думал я, осторожно вытираясь. Образ, который они создавали, различался в зависимости от наблюдателя. Мама и папа подумали, что соседи их ровестники. И мама не только тянется к ним, что так для неё несвойственно, но также твёрдо уверена в том, что они знакомы со всеми “нужными” людьми. У папы возникла мысль, что у них есть нечто вроде жизненно важной роли, которую они должны сыграть в истории, и поэтому он находит их интересными и яркими личностями. Но то, что мои родители видят в них на самом то деле является лишь тем, что каждый из них хочет видеть.

Я стоял в комнате голым, перекинув через руку полотенце. А что я? Я тоже вижу лишь их ненастоящий облик? И в этом тогда состоит их привлекательность?

Но если это так, какова их истинная сущность?

— Барни! Обедать!

Я бросил полотенце и рывком выдвинул ящик с одеждой. Я слишком увлёкся странной историей, случившейся с капитаном, и воображаемыми лабиринтами “Межзвёздного Поросёнка”. Наши соседи были просто необыкновенно обаятельными, и необычайно богатыми людьми. Было вполне естественно, что они нравятся людям, которые, в свою очередь, хотят понравиться им. И разумеется, я нисколечки в них не разочаровался, увидев сегодня, какими мрачными и вздорными они могут быть, когда дела идут не так гладко, как им бы хотелось. А что до моих родителей, то им просто нужны очки.

Я поднял свои мокрые брюки, чтобы убедиться, что коробочка на месте.

— Барни, твой обед стынет!

Я нащупал коробочку сквозь ткань, затем бросил джинсы на стул. Придётся мне подождать конца обеда, чтобы внимательно её исследовать.

Но и после мне не представилась такая возможность. Мы уже заканчивали обедать, как в дверях появился Мэнни, расхвалил аромат маминой стряпни, поохал немного над кусочком её орехово-виноградного пудинга, а затем вспомнил, что пришёл забрать у меня книгу, которую я брал почитать.

— А, может, Барни уже готов сыграть партию на четверых, тогда — вперёд , если, конечно, вы разрешите ему выйти из-за стола до окончания обеда. Нам нужно начать прямо сейчас, а то потом не хватит времени.

Я бросился наверх за книгой правил. Я успел только вытащить коробочку из кармана моих мокрых брюк и спрятать её на дне ящика с одеждой.

— Я надеюсь, вы не считаете, что мы его у вас отнимаем, — объяснял Мэнни, когда я спустился. — Если вы когда-нибудь увлекались бриджем, вы меня поймёте. Вы просто обязаны достать четвёртого игрока, а Зена сказала, что Барни, кажется, вполне способный игрок.

Оба моих родителя глупо смотрели на Мэнни взглядами по уши влюблённых тинэйджеров. Я чувствовал себя неловко, мне было стыдно за них. Неужели передо мной действительно мои нормальные, обычные мама и папа? Мэнни, должно быть, решил, что перед ним пара идиотов.

— А что это за игра? — наконец, выдавил из себя папа.

— О, это своего рода научно-фантастическая, приключенческая игра, — пояснил Мэнни, направляясь к двери.

— Думаю, она хорошо помогает вам расслабиться, отдохнуть, отрешиться от более важных дел, — заключил папа.

— Почему бы вам всем не зайти к нам перекусить или выпить чего-нибудь, когда закончите играть? — торопливо предложила мама, горя от нетерпения.

— Это так любезно с Вашей стороны, но я не могу обещать за остальных. Игра отнимает много сил.

— Что ж, тогда возвращайся к десяти, — обратилась она ко мне несколько прохладно — мне показалось, что она на полном серьёзе мне завидует! —  Не хочу, чтобы ты переутомился и простудился.

— Мы разведём большой огонь и зальём парня горячим шоколадом. И обещаем, что выставим его за дверь как только стрелки подойдут к десяти, даже если игра ещё не закончится. Пошли, амиго. — Тепло улыбаясь, он распахнул передо мной дверь.

У меня камень с души свалился оттого, что их былое расположение вернулось ко мне, но я не переставал удивляться, почему, обращаясь со мной весь день как с нежелательным, назойливым прилипалой, они всё таки так жаждали моего общества. А куда же делось их расстройство и разочарование, которое они должны переживать, не найдя предмет своих бурных поисков? Неужели мне не пришло в голову, принимая во внимание всё это, что их внезапный интерес ко мне вызван подозрениями?

 Нет, об этом я не подумал. А подумал лишь, что им позарез нужен четвёртый человек для игры в “Межзвёздного Поросёнка”. И им оказался я.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

 

По какому то странному стечению обстоятельств Зена опять вытянула себе Зульму, блистательную и ужасную паучиху с планеты Вавууш.

Мэнни досталась Мойна, осьминогообразный “газовый мешок” с Флаэиоуба с коэффициентом интеллекта 22.9. Именно их Зена случайно заразила вирусом Lanthrococcus molluscans в прошлой игре, и у меня была слабая надежда, что сейчас Мэнни за всё с ней рассчитается.

Джо вытянул Джирлба — человека-амфибию с Трилба, который очень напомнил мне рыбу-меч с рудиментарными ручками и ножками, и имел МСКР 16 баллов.

А мне достался Льюэп, разумная рептилия с ледяной планеты Джа-Джа-Бии. Я обрадовался, что с виду он был гуманоидом, хотя у него была жёсткая, зелёная кожа и три глаза. Кроме того он жил в симбиозе с некой слизнеподобной беспозвоночной тварью, которая находилось у него во рту. Он дышал кислородом, но не мог долгое время выдерживать температуры свыше 32-х градусов по Фаренгейту, поскольку тогда его кровь закипала. Его МСКР равнялся ничтожным 25 баллам.

Что-то до боли знакомое было в этом Льюапе, и я спрашивал себя, в каком научно-фантастическом романе я мог встретить похожее на него существо. Но едва началась игра, я перестал об этом думать.

И, конечно, это была совсем иная игра, имеющая мало общего с тем упрощённым вариантом для двух игроков, в который мы играли с Зеной. В нём обоим соперникам с самого начала известно, у кого на руках Пигги. Теперь же Пигги находился, если не у тебя, то у любого из оставшихся трёх игроков. Так как же можно вычислить, у кого он? У меня не было ни малейшего представления, о том, как это делается, и я ещё в самом начале игры поставил на себе крест.

Одно только “но”: Пигги достался мне.

Это был потрясающий подарок судьбы. Но при всём при этом, от одного вида этого розового одноглазого лица мне стало нехорошо. И почему только он должен выглядеть так мерзко?

Я сделал всё, что мог, собрав сведения, в которых не слишком то разобрался, об атмосферах и температурах различных планет. Сразу пришлось отбросить Флаэиоуб, Вавууш и Трилб. Они не годились для того, чтобы на них спрятать Пигги, так как были родными планетами других игроков. Также я вряд ли отважусь укрыть его на своей планете Джа-Джа-Бии, даже несмотря на то, что остальные игроки превратятся здесь в ледяную глыбу, а я, напротив, буду в самом выгодном положении. Но это было бы слишком очевидным решением. Так что же мне оставалось?

А оставалось совсем немногое. Положение моё выглядело, поистине, трагическим: у меня не было ни термоскафандра, ни даже  простого дыхательного аппарата. Поэтому мне пришлось ограничиться лишь планетами с невысокой температурой и большим содержанием кислорода в атмосфере. На Пркстлне было достаточно холодно, но там я не мог дышать. На Мбридленджиле не только слишком жарко и невозможно дышать, но кроме того там меня заживо сожрут плотоядные лишайники. Неужели жалкая Джа-Джа-Бии была единственно возможным укрытием для Пигги?

Да, это так, решил я. После чего проиграл розыгрыш конвертов с планетами, который давал мне последний шанс. Зене выпал жребий выбирать себе планеты первой. Усмехнувшись в мою сторону, она взяла конверт Джа-Джа-Бии.

Я был окончательно сбит с толку. Джа-Джа-Бии была совершенно для неё непригодна, если, конечно, она не знала, что Пигги у меня на руках. Но откуда она могла это знать?

Не слишком долго думая, я обречённо взял Пркстлн, а потом ещё две планеты. Одна из них была жаркой пустыней, а для Льюапа — просто настоящей печкой. Вторая — желтоватой планетой под названием Тэон с богато насыщенной кислородом атмосферой, но тоже слишком для меня жаркой. Где же мне спрятать Пигги?

Теперь все озабоченно заполняли свои конверты. Пигги безучастно взирал на меня из моей руки и ухмылялся: простой и незатейливый, как детский рисунок. Я всё ещё не мог без содрогания смотреть на него, будто нечто очень страшное набрасывалось на меня из темноты.

— Барни, мы ждём, — произнесла Зена.

Остальные уже закончили возиться со своими конвертами и мирно потягивали вино. Они улыбались мне, и, как я думал, улыбались дружелюбно: Зена, Мэнни и Джо, наши обаятельные соседи, которые после всего, что случилось, казалось, на самом деле любили меня, простили утреннее поведение, приняли в свою игру.

Но только теперь передо мной находились волосатая паучиха, человек-амфибия с длинным, острым, как бритва, рогом, растущим из головы, и летающий осьминог с когтями. И они бы с радостью убили меня, лишь бы вырвать эту улыбающуюся розовую штуку у меня из рук.

Я быстро отвёл глаза от этой наводящей ужас троицы и вновь посмотрел в свои карты. И тут я заметил одно обстоятельство, на которое совершенно не обратил внимания раньше: на обоих полюсах Тэона находились маленькие островки, покрытые льдом, как на Земле. В этих холодных районах я мог и свободно дышать, и чувствовать себя достаточно комфортно. Я неожиданно засуетился над картами.

— Готово, — наконец, сказал я. Джо включил таймер и игра началась.

С четырьмя игроками игра шла очень быстро, в частности, потому, что все остальные, казалось, имели хорошо продуманные стратегии и передвигались по доске весьма целенаправленно. Моей единственной стратегией было не подавать виду, что я спрятал нечто очень важное на Тэоне, который случайно оказался ближе всех к точке моего отправления, к Джа-Джа-Бии. Я оставил дом и двинулся как можно быстрее в направлении, противоположном Тэону, надеясь сбить их со следа.

Потом Зульма приземлилась на мерцающую звезду и получила задание высадиться прямо на Джа-Джа-Бии, где она должна была провести свои следующие три хода.

— Бедненькая толстушка Зульма, — хихикнула Мойна. — Твои жирные мозги больше тебе не понадобятся.

Я прекрасно понимал ликование Мойны, которую весьма устраивало то, что опасная и умная паучиха так быстро вылетит из игры. Теперь мне было интересно, отравит ли Зульму атмосфера планеты прежде, чем та успеет замёрзнуть до смерти.

Но Зульма ничуть не смутилась. У неё с собой был портативный дыхательный аппарат. И так как Джа-Джа-Бии была одной из тех планет, которые она выбрала самыми первыми, она именно там оставила сильнейший тепловой насос, также как и большой запас сухих замороженных комариных личинок, свою любимую пищу. Для неё это было милой, приятной, небольшой передышкой, во время которой она накопит горючее и выгадает время. И теперь она была гораздо ближе к Тэону, что очень тревожило меня.

Моя тревога возросла, когда я заметил, что и Мойна, и Джирлб оба направляются прямо на Тэон. Я так долго сидел над своими конвертами, да, вдобавок, Тэон был единственной планетой среди выбранных мною планет, на которой я мог выжить. Эти два обстоятельства не могли не натолкнуть их на мысль, что там находится что-то важное для меня. Им всем было известно, что Пигги спрятан на Тэоне. А я, как последний дурак, пересёк добрую половину космоса и теперь был в совершенно противоположной стороне.

Со следующим ходом я изменил направление и отправился назад. Это было ясно всем, но что ещё я мог сделать?

Зульма, пропустив положенное число ходов, выбросила 9 очков и теперь находилась всего в трёх звёздах от Тэона. Следующим ходом она окажется там.

Затем ходил Джирлб и приземлился на той же звезде, что и Зульма. Это означала битву один на один в открытом космосе.

Игра так околдовала меня, что я отчётливо видел как Зульма, застёгивает свой дыхательный аппарат и ползком выкарабкивается из космического корабля, заполненного аммиаком. В моем воображении, питаемом также книгой правил, её брюшко пульсировало, прядильные органы  извивались. На свет появлялись липкие нити и сами собой намертво прикреплялись к корпусу её корабля. Зульма выползла в открытый космос, продвигаясь вперёд с помощью нитей, прочных, как коаксальный трос, которые она выбрасывала вперёд себя и которые надёжно привязывали её к кораблю.

Амфибия Джирлб, конечно же, имел переносной дыхательный аппарат. Но даже с ним, на поверхности большинства планет он находился в ужасно невыгодном положении, поскольку вода в его резервуарах весила на Земле тонну на один кубический метр. Но сейчас он был в открытом космосе, значит, резервуары не весили ни грамма. Кроме того, между ногами у него была привязана мини ракета, которая позволяла ему передвигаться в любом направлении. В сочетании с гладким телом водоплавающего существа, это делало его очень проворным. Он резко вылетел из корабля, направив свой меч прямо на мягкое брюшко Зульмы.

Зульма могла передвигалась, раскручивая свои нити, но она не умела их втягивать назад. Поэтому при всей своей ловкости, в открытом космосе она была гораздо более неповоротлива и неуклюжа, чем Джирлб.

Джирлб стрелой пронёсся над головой Зульмы и ударом меча разрубил её толстую нить на две половины. Зульма беспомощно завертелась, кувыркнулась и, путаясь в верёвках, оторвалась от своего корабля. Джирлб спикировал и быстро поднырнул под ней, рассекая мечом пустоту. Ещё пара ударов и нити, в которых она запуталась, были бы искромсаны на мелкие кусочки, а затем очередь дошла бы и до её беззащитного брюшка.

— Добей её, Джирлб! Изруби её так, чтоб от неё и мокрого места не осталось! — подгоняла его хрупкая, деликатная Мойна срывающимся от крика голосом Мэнни. Мне стало по-настоящему жаль бедную неуклюжую и беспомощную Зульму.

Но я совсем забыл о её уме. Зульма не выползла бы из корабля, не запасясь на крайний случай ещё одной картой. Это было лазерное оружие, которое она до последнего момента скрывала у себя в утробе. И когда Джирлб вынырнул из под неё, чтобы нанести последний удар, она не стала сопротивляться.

В миг всё было кончено. Он даже не успел издать предсмертный крик. Его резервуары с водой мгновенно превратились в ничто, и только тихое шипение испаряющейся воды напоминало об их существовании. От Джирлба не осталось ничего, кроме обуглившихся, искорёженных обломков меча, когда-то такого опасного и страшного, уносившихся в пустоту, чтобы, как мне думалось, вечно скитаться в космосе.

— Игра втроём, — проворчал Джо и опустил руки.

— Очень жаль, Джо, — сухо произнесла Зена и сгребла в кучу его карты, даже не подняв на него глаза. Зульма по-деловому изучила атрибуты, доставшиеся ей от Джирлба, чтобы выяснить, есть ли среди них что-либо ценное, что можно было бы оставить себе.

Это напомнило мне, что существовали также и другие карты атрибутов, разбросанные на разных планетах. Я находился довольно близко от Флаэиоуба, где, как я помнил, лежал одни из конвертов Мойны. На Флаэиоубе я мог дышать, поэтому решил рискнуть и высадиться там следующим ходом, вместо того, чтобы продолжать двигаться на Тэон. И мне повезло. Мойна оставила в своём конверте карточку с Портативным Проходом в Гиперпространство. Во всей колоде была только одна такая карта, и она действовала точно также, как чёрные воронки на игровой доске: мгновенно переносила тебя в любое место.

Но почему Мойна оставила такую важную карту у себя дома? Её нельзя было назвать идиоткой — её показатель МСКР был лучше моего. Я не успел прочесть всю книгу, но специально внимательно изучил всё, что касалось МСКР. Самый высокий (или самый плохой) коэффициент интеллекта у характера значил наименьшее число разумных ходов, которые ему позволено совершить, поскольку он не достаточно находчив, чтобы обдумать их. Самый низкий показатель означал наибольшее число допустимых ходов. И поэтому меня слегка поразило, как, впрочем, и подбодрило, то, что Мойна не взяла с собой гиперпространственную карту.

Я был слишком возбуждён, и мне не пришла в голову простая мысль: у Мойны должна была быть на то веская причина, как, например, желание сохранить на руках гораздо более сильную карту...

Я взял гиперпространственную карту и оставил вместо неё одну из своих карт, как того требовали правила игры. Затем я вошёл в гиперпространство и мгновенно перенёсся на северный полюс Тэона на защиту своего Пигги, опередив двух остальных игроков.

Мойна приблизилась ещё на две звезды. Потом Зульме выпала очередная инструкционная карта: “Вы и ближайший к Вам игрок, находящийся в пути, отправитесь на ближнюю планету для взаимовыгодной торговли”.

Одно только “но”: там уже находился я, и нам предстоит не “взаимовыгодная торговля”. Нам предстоит битва не на жизнь, а на смерть, где двое будут против одного.

На Тэоне была поздняя осень, если верить таблицам времени, изображённым в книге правил, и ее северный полюс был погружён в зимнюю или вечную ночь. Я стоял посреди ледяного поля. На горизонте лежала неровная корона неясного сумеречного света. Как рисовалось в моём воображении, гигантские, наступающие со всех сторон тени далёких скал, которые приобрели громадные, непропорциональные размеры при свете заходящего солнца, захватили и поглотили последние, едва различимые островки тускло блестящего снега вокруг меня.

И только две фигуры находились достаточно высоко, чтобы умирающий оранжевый шар ещё смог коснуться их своим слабым лучом, пока они стремительно неслись ко мне. Я прекрасно представлял себе Мойну, быстро приближавшуюся к земле, Мойну с её большой головой, болтавшейся от сильного напора встречного воздуха, с её развивавшимися за спиной щупальцами, каждое из которых заканчивалось хищными когтями. Зульма казалась жирным пятном на небе, таким же чёрным, как и растущие на глазах тени утёсов, но последний солнечный луч сверкнул и на мгновение осветил её длинные,  острые, как иглы, зубы и многогранные глаза.

И они о чём-то дружески болтали, хотя слова их беседы и не долетали до меня, заключали сделки, покупали и продавали атрибуты — и всё для того, чтобы скорее прикончить меня.

Я начинал паниковать. Мои осветительные приборы могли бы дать мне преимущество, но я променял их на гиперпространственную карту Мойны. У меня была карта с маскировкой, позволяющая принимать внешность обитателей планеты, но здесь никто не жил, и неважно, каким будет мой облик, мои преследователи всё равно поймут, что это я. Также я владел чем-то вроде нервнопаралитического кнута, но он мало чего стоил против лазерного оружия Зульмы, особенно если её огромные глаза видят в темноте лучше моих. Было у меня нечто, называемое эйфорическим газом, но мне так и не представилась возможность выяснить, что он причинит им... или мне. У меня было полно воды и еды, и я обладал врождённым физическим превосходством: я хорошо себя чувствовал при такой температуре. Но со всеми их физическими превосходствами, они могут разделаться со мной так быстро, что будут далеко отсюда, прежде чем успеют почувствовать хотя бы лёгкую дрожь — и это даже без термонасоса Зульмы.

Последний, тонкий, как нить, отблеск заката блеснул на горизонте. Фигуры моих преследователей становились всё больше и неразличимее в сгущавшейся тьме.

Но я совсем позабыл об одной вещи: о слизнеподобном существе, живущем у меня во рту. Слизень представлял из себя живой мозг, без телесной оболочки, который сам по себе не мог ни передвигаться, ни видеть, ни ощущать, ни обонять, но мог выжить, питаясь остатками пищи, застрявшими у меня в зубах. И который, когда он насытится, отплачивал тем, что повышал мой собственный МСКР до совершенно невероятной цифры 3.9.

— Эй ты, безмозглый кретин, ты когда-нибудь проснёшься и соизволишь что-нибудь съесть? — напоминал он мне. Я так увлёкся игрой, что даже слышал его раздражённое, сердитое, гнусавое бурчание. Это был голодный голос, и его нельзя было назвать довольным. — Паучье мясо, — подсказывал он. — сейчас бы я не прочь съесть немного вкусненьких, хрустящих паучков.

Хоть я и был рептилией, пауки никогда не нравились мне, а волосатая Зульма, которая вот-вот набросится на меня, делала это блюдо ещё менее аппетитным. Однако у меня имелся большой запас пауков. Я отправил несколько пригоршней себе в рот и принялся  жадно пожирать их.

— Эй ты, тупица, ешь медленнее! — слизняк, скрутившийся у меня на нёбе подальше от зубов, выглянул и просверлил меня презрительным взглядом. — Сколько раз можно повторять! Ты обязан должным образом пережёвывать пищу. Иначе мне от неё нет никакого проку.

Я жевал медленно, тщательно. Во воображаемом мраке казалось, что Зульма приземлилась в сотне ярдов от меня. Мойна выглядела бледной тенью рядом с ней. Низкое содержание в атмосфере гидрогена стало причиной столь быстрого снижения Мойны, и теперь, казалось, у неё хватает сил лишь парить в нескольких дюймах надо льдом, медленно передвигаясь. Мой слизняк становился всё толще, а мой МСКР вырос до 10, и я задумался над картой-ловушкой, которую припрятала Мойна — такой сильной картой, что даже гиперпространственную карту, которая досталась мне, она оставила дома. А существовало не слишком много карт, сильнее этой.

— Ага, вот так то лучше, — несколько более дружелюбно прошипел мой слизняк, которого звали Зшуузш. — Я чувствую себя вполне энергичным, чтобы подбросить тебе несколько действительно замечательных гормонов, старина. — Он погрузился в медитацию. Мой МСКР перешёл границу 7.5 баллов и остановился на 3.9.

Конечно, вовсе не из-за чуткого и доброго сердца Зшуузш пытался спасти мою шкуру, ибо такового у него просто не было. Он понимал, что если мне наступит конец, он погибнет вместе со мной.

Если бы МСКР Льюапа был таким низким с самого начала, у него,  несомненно, было бы больше шансов выжить. Он догадался бы сразу же забрать Пигги с Тэона и вернуться домой при помощи гиперпространственной карточки. Но Льюап с коэффициентом интеллекта всего 25 баллов, не мог по правилам игры сделать такого разумного хода. Он должен был стоять, наблюдать этот мрачный закат и страдать. Однако теперь, когда остальные высадились на планету, избежать схватки уже нельзя.

Но у Льюапа с 3.9 баллами должно было хватить мозгов, чтобы исправить свою недавнюю фатальную ошибку. Мойна, слабая и обмякшая, как велосипедная камера, из которой выкачали воздух, была слишком вялой и еле волочилась по земле, чтобы представлять реальную угрозу. Но Зульма, имеющая термонасос и дыхательный аппарат, была действительно очень опасна. И она тоже знала это. Я не мог больше ничего увидеть, но был достаточно умён, чтобы уловить самое малейшее её движение. Зульма целилась в меня из лазерного оружия.

Я сделал резкий выпад вперёд и ударил своим нервно-паралитическим кнутом, выбив у Зульмы лазерное оружие и на мгновение оглушив её. Но только на мгновение, потому что в следующий миг она уже навалилась на меня всем своим огромным весом, прижала ко льду и лупила клешнями. Я никак не мог выскользнуть из-под неё. Нижняя половина лица обнажилась, ядовитые, парализующие зубы потянулись к моей шее.

Я выстрелил капсулой с эйфорическим газом. Я сильно рисковал, так как у меня не было противоядия. Но это была моя единственная возможность. Быть может, мой более высокий разум поможет мне выстоять.

Заливаясь смехом, мы покатились в разные стороны. Зульма беспомощно лежала на спине, болтая ногами в воздухе, и, задыхаясь от хохота, выдавала гадкие паучьи лимерики на своём мерзком паучьем языке. Мне хватило мозгов понять, о чём там идёт речь. В любой другой ситуации они бы вызвали во мне отвращение, но в моём одурманенном состоянии они показались мне ужасно забавными. Я лежал, хохотал над её остроумием и думал о том, как прекрасно выглядит чёрное ледяное поле под совершенно чёрным небом.

Мой сверхразум подсказал мне, что за карта должна была находиться у Мойны, которая тем временем тихо ползла к Пигги, едва передвигая закоченевшие и почти негнущиеся от холода конечности. Но я даже не шевельнулся, чтобы остановить её.

— Ой, Зульма, я этого не вынесу! — радостно вопил я. — Как это смешно! Бедная бессловесная крошка Мойна! И всё это время у неё был Портативный Проход в Пятимерную Матрицу! — и я вновь залился громким смехом. — А теперь она взяла и гиперпространственную карту тоже!

Потом Мойна исчезла. Мы оба — и Зульма, и я — почувствовали это. Ведь точно также как гиперпространственная карта даёт возможность уйти из нормального пространства и мгновенно перенестись в любую точку космоса, карта пятимерной матрицы вытаскивает тебя из времени. Мойна, прихватив Пигги, могла очутиться сейчас в любом моменте времени, в котором бы только пожелала. И естественно, она взяла Пигги и отправилась с ним в конец игры, в момент, когда звучит сигнал.

Льюап и Зульма всё ещё находились в реальном времени, а Пигги был бесконечно далеко от них, вне всяких пределов досягаемости. И им ничего больше не оставалось делать, как только ждать конца игры, предчувствуя свою собственную гибель и гибель родной планеты.

К счастью, времени оставалось не слишком много, и их эйфория должна была продлиться до конца игры, избавив их от страданий, насколько это было возможно.

Но едва отзвенел звонок, их эйфория прошла. Три проигравшие планеты мигнули и исчезли с доски.

— Какой же мерзкий звук у этой штуки! — сказала Зена, быстро выключая таймер.

— Для меня его звон весел и сладкозвучен, — сказал Мэнни, показывая всем круглую морду Пигги с его самодовольной улыбкой.

— Будь осторожен, Мэнни, — предупредила его Зена. В её голосе не звучал больше смех, она проиграла. — Не размахивай им у меня перед носом. Ты смухлевал. Ты не предупредил, что у тебя есть пятимерная матрица. Всё было бы иначе, если б ты это сделал.

— А ты меня не спрашивала, — заметил Мэнни. — Вовсе я не мухлевал. И разве ты не задумала прикончить и меня на этом ледяном полюсе после того, как разделаешься с Лью, то есть, с Барни, разве нет?

— Я не хочу об этом говорить! — она резко отодвинула стул и встала из-за стола. Потом опустила глаза на меня. — Мне не нравится, когда кто-то от меня что-то скрывает, — произнесла она почти спокойно. — Я этого не прощаю.

Она смотрела на меня таким долгим взглядом, что это уже начинало казаться странным.

— А чего ты смотришь на меня? Я же от тебя ничего не скрывал, — произнёс я почти от чистого сердца. — Я был слишком увлечён игрой, чтобы помнить, что случилось вне игры. — Мы оба проиграли. Всё честно и справедливо.

Теперь уже и Джо глядел на меня и мрачно покусывал губы, но я всё никак не мог сообразить, что это с ними происходит. Я ещё не отошёл от игры и пребывал в состоянии ошеломления. Оно было гораздо сильнее того, что возникает обычно после прочтения захватывающей книги. Мне казалось, что я сам был действующим лицом этой книги. Может, Джо злится от того, что я продержался в игре дольше него?

— Думаю, что Барни играл прилично для новичка, — произнёс Мэнни и нервно улыбнулся. Такое неспортивное поведение остальных уничтожило его радость победы. — Ещё несколько игр и он станет настоящим ассом.

— Если мы когда-нибудь ещё возьмём его играть, — сказала Зена. Передо мной находился совсем другой человек — холодная, злая королева, вышедшая из сказки. — Мы не желаем играть с лжецами и мошенниками.

Неожиданно для меня настроение Джо резко изменилось. — Ну, Зена, не будь такой суровой. Ты же знаешь, что мы должны сыграть с ним ещё. Это единственный... Нельзя сначала увлечь человека, а потом вдруг исключить его из игры. Ты должна признать, что у Барни талант. Ведь он был близок к победе — и это в его первой игре вчетвером, — если б у Мэнни не оказалось этой пятимерной матрицы. Такую карту трудно побить.

— Пятимерная матрица не слишком помогла Льюапу, — произнёс Мэнни и неожиданно рассмеялся. — Из-за неё-то мы все и влипли в эту историю. Если бы не она, мы бы...

Ради Бога, Мэнни, заткнись! — пронзительно крикнула Зена, быстро отвернувшись от меня.

Мэнни не знал, куда спрятать глаза, что сказать. Он выглядел совершенно сбитым с толку. И если б не его загар, он весь бы залился краской.

— Хм, — смутившись, произнёс я. — Но ведь у меня... у Льюапа не было никакой пятимерной матрицы. Это ты, Мойна, я хочу сказать Мэнни, её спрятал. Что это вы все...? — Я опустился на стул и покачал головой.

— Мэнни лишь припомнил вчерашнюю игру, — объяснил Джо.

— А, понятно.

Но тогда почему Зена так разозлилась и почему Мэнни так покраснел? Перед началом игры они были такими дружелюбными, а теперь от их любезности не осталось и следа. Всё, что они ни делали, не имело никакого смысла. Я взглянул на часы. Четверть десятого. Я встал и поблагодарил  их.

— Думаю, мне пора. Не хочу вам надоедать. Спасибо, что позвали меня поиграть. Это было замечательно. Я, правда, хотел бы сыграть ещё. — Я повернулся спиной к двери.

— Конечно, ты ещё сыграешь, — заверил меня Мэнни.

— Ты должен снова играть, — сказал Джо с участием в голосе. — Теперь ты стал частью игры.

И пока я шёл к выходу, Зена молча смотрела мне вслед.

Мои родители — или, как мне начинало казаться, мои новые родители, — вновь набросились на меня с расспросами о наших соседях. Они вели себя так, словно я целый вечер провел в обществе знаменитостей. Мама, всё ещё немного завидуя мне, сначала отказывалась поверить в то, что мы ничем не занимались кроме какой-то воображаемой космической игры. Она по-детски обвиняла меня в том, что я скрываю от неё что-то очень важное, пока, наконец, я не начал подробно описывать игру, и не стало ясно, что я говорю правду.

— Что ж, это очень мило с их стороны, что они взялись развлекать тебя и потратили своё время на такое детское занятие. — сказала она. — Но не жди, что так будет продолжаться вечно. Просто сейчас они умирают от скуки, потому что лишены общества взрослых, умудрённых опытом людей, так я считаю.

Я сбежал от них так быстро, как только смог. В спальне на стуле всё ещё валялись мои мокрые джинсы — с них натекла на пол маленькая голубая лужица.

И тут я вспомнил о маленькой коробочке, лежащей в моём ящике с одеждой, коробочке, которую искали наши соседи.

Я уверял себя, что, не найдя её, они решили, что кто-то ещё обнаружил её много лет назад. В конце концов, я надеялся, что они так решили. Они ведь не стали подозревать маленького, наивного, глупого Барни.

Или стали?

Так может поэтому Зена обозвала меня обманщиком и мошенником? Насколько сильными были их подозрения? Потом я подумал о том, что бумаги всё ещё находятся у меня, и покрылся холодным потом. Как только они заметят пропажу — если, конечно, ещё не заметили — они поймут, что коробочку взял я. Зена сказала, что не прощает, когда от неё что-либо утаивают, и я ей верил.

Я надел пижаму, закрыл дверь комнаты и вытащил из ящика коробочку. Потом сел на кровать и впервые внимательно рассмотрел её. Сначала она показалась мне обыкновенной коробкой из потускневшего чёрного металла, но теперь я увидел, что на ней есть петли и крышка, и простенькая задвижка, которая удерживает крышку на месте. Она легко открылась.

Внутри находился пакет, обёрнутый старыми, пожелтевшими листами какой-то книги — оставшиеся следы старого шрифта подтверждали их древний возраст. Единственно, почему от этих бумаг ещё что-то осталось, это потому, что их защищала коробочка, сундук и гора досок, наваленная сверху. Не было ничего такого, чтобы указывало на время, к которому они относились, например даты на страницах, но было похоже, что свёрток не трогали весьма долго.

Я попытался осторожно развернуть бумагу, но она рассыпалась при первом прикосновении. А мои руки, дрожащие от волнения, были более неловки, чем обычно. Возможно ли, что это действительно та самая безделушка, о которой упоминает капитан, то самое украшение, которое его брат взял у убитого матроса? Тогда, может быть, капитан,  вернувшись домой, спрятал его в сундуке на острове? И, значит, я первый, кто дотронулся до него с тех пор?

Старые бумаги невозможно было сохранить. Тогда я сорвал их и вытащил то, что находилось внутри.

Там лежал маленький, круглый предмет, легко умещающийся в ладони. Он практически ничего не весил. Его поверхность нисколько не пострадала от времени и даже не потускнела. Он был ярко розового цвета и такой безупречно гладкий, блестящий и ровный, словно его сделали только вчера. Моё волнение как рукой сняло: даже учитывая древность обёртки, этот предмет никак не мог быть той старой побрякушкой. Очевидно, что он совсем новый. Разочаровавшись, я перевернул его. И тут я закричал.

Там было вырезано лицо. Только строгий, слегка улыбающийся рот под единственным, широко раскрытым глазом и больше ничего. Губы и глаз остро и рельефно выступали на гладкой поверхности. Вертикальный зрачок, инкрустированный блестящим серебром, пронзительно и напряжённо смотрел на тебя. При всей грубости изображения, вещь казалась живой. И было в ней какое-то резкое несоответствие — рот, улыбающийся с таким безмятежным идиотизмом, при полном отсуствии носа под единственным, широко распахнутым глазом, — и именно это несоответствие делало лицо таким отвратительным.

Пигги.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

 

Но это не мог быть настоящий Пигги.

Серебряный глаз сверлил меня проницательным, всеведущим  взглядом; живой рот, казалось, едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.

В это мгновение я услышал шаги по ступеням и быстро юркнул со своей находкой под одеяло. Дверь со скрипом распахнулась. Это была всего лишь мама.

— Барни, мне послышалось, что... Да ты же весь бледный, как простыня! Что случилось?

Я слишком обгорел, чтобы побледнеть, но чувствовал, как кровь отлила от моего лица. — Ничего. Я дочитал до ужасно захватывающего места, — произнёс я. К счастью, на кровати валялась раскрытая книжка.

— У тебя сегодня был тяжёлый день, и я не хочу, чтобы ты читал допоздна. Я вернусь через десять минут и проверю, погасил ли ты свет. — Она направилась к двери, затем обернулась. — Думаю, тебе следует меньше утомляться. Ты слишком перевозбуждён.

— Ладно, мама, — согласился я, беря в руки книгу.

Как только она ушла, я вытащил Пигги из-под одеяла. Внезапное мамино появление вернуло меня к реальности. Теперь я мог смотреть ему в лицо, не теряя рассудка. Меньше всего я ожидал найти Пигги, причём так скоро после конца игры, и от неожиданности сердце замерло у меня в груди.

Это была всего лишь потерянная с игровой доски фигурка, не более того. В ней не было ничего зловещего. Маленькая, игрушечная скульптурка карточного Пигги. Естественно, что соседи, так увлёкшиеся игрой, жаждали получить её назад. Без неё игра не была бы целой. Ведь нельзя же нормально играть в поддавки, не имея всех шашек.

Но часто ли тебе приходилось находить потерянные шашки, прочитав о них в бумагах столетней давности? В бумагах, которые приводят тебя прямо туда, где раньше ты никогда не был? И ты находишь фигурку из какой-то несуществующей фантастической игры, которая даже ещё не поступила в продажу, фигурку, спрятанную в таком месте, где она находилась в целости и сохранности многие десятки лет.

Умный, неровной формы глаз прекрасно знал, о чём я думаю, хитрый рот смеялся надо мной. Я закрыл его рукой.

Моим следующим побуждением было побежать прямо к соседям и отдать им Пигги. "Вот, возьмите, это ваше, я не желаю иметь к этому никакого отношения," — скажу я, вручая его им. И навсегда избавлюсь от этой розовой, отвратительной, зловещей штуки и от всего, что с нею связано.

И тогда она перестанет меня беспокоить, потому что, вне всяких сомнений, они тотчас же уедут отсюда. Ведь они приехали, чтобы найти её. Но как только Пигги окажется у них в руках, они ни за что не расскажут мне, что это такое на самом деле, и как собрать всю головоломку. Они хотят сохранить в секрете свои истинные намерения, иначе они бы с самого начала спросили меня, не попадалось ли мне что-нибудь вроде Пигги.

Но они этого не сделали. Они перевернули весь дом, умело обходя все мои расспросы. Они не сказали мне ни слова о том, почему они действительно находятся здесь и лишь включили меня четвёртым игроком в свою игру. И если теперь я отдам им то, что им нужно, я никогда больше ничего не узнаю.

Я стиснул зубы, раскрыл ладони и ещё раз взглянул на Пигги. Да, он был омерзителен, но это было далеко не самое главное. Всё таки, что же так пугало меня в нём? Что он собирался со мною сделать? Почему же я тогда должен отказаться от  него? Да, он был уродлив, но ведь он был хорошим — все мечтали получить его. Он был наградой.

И вот он у меня, а не у них.

Вдруг я почувствовал тоже самое, что Льюап, когда его интеллект вырос до 3.9. У меня оставалось не более минуты, чтобы ещё раз взглянуть на бумаги, до того, как мама придёт проверить, потушен ли в комнате свет. Я достал из ящика с одеждой листы и торопливо перечитал отдельные места. “Безделица, вещица” - вот всё, что капитан сказал о предмете, который нашёл его брат. О “матросе”, у которого её взяли, говорилось более необычно: “зеленоватая кожа рептилии”; “некое беспозвоночное существо, — студенистое и слизнеобразное, высовывающееся из его растрескавшихся и почерневших губ”; “третий глаз”.

Но я уже раньше встречал это описание. Льюап!

Я положил Пигги и документ под подушку и выключил свет.

Капитан был в полной уверенности, что описывает свою галлюцинацию. Но его описание убитого матроса, у которого был с собой этот предмет, полностью совпало с характером Льюапа в игре. И тут я недавние припомнил слова Мэнни: “Пятимерная матрица не слишком помогла Льюапу. Из-за неё-то мы все и влипли в эту историю...”

А потом Зена закричала, чтобы он замолчал. И Мэнни, казалось, был в ужасе от того, что проговорился. А я был сбит с толку, потому что замечание Мэнни  не имело абсолютно никакого смысла в контексте нашей игры. “Игра, которую мы сыграли в прошлый раз”, - пояснил Джо.

Может, это была настоящая игра? Точно такая же, как настольная, но с настоящим Пигги и настоящими космическими путешественниками? Игра, во время которой не слишком умный Льюап использовал пятимерную матрицу, чтобы перенестись в 1864 год и там потерять Пигги, когда его кровь вскипела от жары южного, тихоокеанского климата?

Я чувствовал, что сейчас рассуждаю вполне разумно. Но я снова вернулся к той же безумной идее, которая осенила меня, когда я впервые увидел Пигги. Это абсолютно невозможно, это фантастика. И всё таки я не мог найти никакого другого объяснения, которое раскрыло бы истинный смысл всего происходящего и было бы таким простым и ясным.

Я решил считать его не более, чем обыкновенной гипотезой — это было самым разумным, что я мог сделать. Потом лежал в темноте, ощущая в душе тревогу и растущее с каждым мгновением волнение. Я всё больше поражался самому себе. Если игра происходит реально, то, значит, как бы мало я о ней ни знал, я обязан действовать так, как действовал бы, чтобы выиграть. Я должен крепко держать Пигги. И как мне только могло прийти в голову, как мальчишке, побежать к ним и собственноручно вручить Пигги? Он выглядел ужасно, но в на самом деле приносил спасение. И теперь он лежал у меня под подушкой.

Потом мои мысли снова отклонились в сторону, и меня охватил ужас, словно бы в темноте кто-то медленно провёл рукой по моей спине. Конечно, Пигги приносил спасение, но только в конце игры. В остальное время Пигги нес в себе опасность. Пигги жаждали получить все остальные игроки. “Сам по себе Пигги ничего тебе не даёт” — вот что сказала вчера Зена на залитом солнцем дворе.

Сейчас не было солнца. Я лежал здесь и слушал, как грохочет о мокрую гальку прибой, как шелестит ветер в болотной траве. Не было слышно ни машин, ни звуков радио, только бессмысленные крики чаек. Там, за окном ночную тьму нарушало лишь несколько отдалённых, недосягаемых, крошечных огоньков.

Тем не менее я знал наверняка, что соседи в своём розовом коттедже ещё не спят — квадрат окна оставлял на газоне неровный, вытянутый, бледный след. Я подумал о последних, серых пятнах дневного света на ледяной поверхности Тэона и о тенях скал, наползавших на них. Я чувствовал себя так же одиноко, как Льюап, стоящий там. Соседний дом находился слишком близко — гораздо ближе, чем Зульма и Мойна, со свистом рассекавшие небо, изо всех сил спешившие к Пигги.

— Это всего лишь гипотеза, сопляк, — шептал я себе, прячась под одеяло и крепко прижимая голову к подушке. Подушка была маленькой, и я чувствовал предметы, лежащие под ней. Но куда ещё я мог их положить? Где ещё они будут надёжно спрятаны, когда Зена или Мэнни, или Джо, или все трое одновременно подкрадутся ко мне?

Зена и Мэнни, и Джо, которые производят на всех разное впечатление. Я вспомнил о маскировочной карте, которую так и не использовал. Она давала игроку возможность принимать внешность обитателей чужой планеты. У наших соседей было такое снаряжение? А если так, то как они на самом деле выглядят? Это шевелится занавеска или Мойна бьётся о стекло? И не её ли это клешня уже подступила к самому моему горлу?

Но Мойна не могла существовать на самом деле. Это было также биологически невозможно, как и существование слизняков из моей книги. Она лишь характер в игре. Зульма и Джирлб не снимали  блочного пляжного домика и не ели булочки с плавленным сыром на завтрак. И в игре среди планет не было планеты по имени Земля, а среди характеров не было людей — ни Барни, ни Мамы, ни Папы.

Я вёл себя, как ребёнок, но мне было спокойно, когда я думал о родителях, спящих в соседней комнате. Папа и мама были слишком обыкновенными, если не сказать скучными, чтобы существовать в мире, в котором возможен Межзвёздный Поросёнок. И уж они то не допустят, чтобы со мной что-нибудь случилось; они оба чутко спят.

Если, конечно, они спят, а не умерли. Мойна умеет передвигаться почти бесшумно, а смертельный вирус и того тише. Может, стоило бы встать и проверить, дышат ли они ещё.

Но поступить так это значит признаться самому себе, что существует нечто, чего мне следует бояться. Должно было быть какое-то другое объяснение Пигги и капитана, и всего остального. Ещё чуть-чуть и оно придёт ко мне, и вот тогда можно будет спокойно вздохнуть и заснуть.

Но оно всё не приходило. От бесплодных попыток найти его у меня окончательно пропал весь сон. Через некоторое время я не выдержал и поглядел на часы, стоявшие у кровати. Было три часа ночи. Это ужасно. С другой стороны, если соседи действительно собираются напасть на меня, почему бы им не сделать этого прямо сейчас? Чего они ждут? Скорее всего они уже спят. И я легко могу убедиться в этом: достаточно просто выглянуть в окно и посмотреть, горит ли у них свет. Уж тогда-то я перестану мучить себя.

Я вылез из кровати, на цыпочках подошёл к окну и посмотрел наружу. Я тихонько застонал и закрыл глаза руками. Все окна соседнего дома были освещены. Теперь я уже начинал злиться. Какого чёрта они не ложатся спать в обычное время, как все нормальные люди, а вместо этого торчат там и действуют мне на нервы?

Но, может, они просто забыли выключить свет. Я снова выглянул в окно. Мне не было видно, что происходит внутри их дома, но в пятне света на газоне перед домом я разглядел нечто похожее на тень. Возможно, это был тот пластмассовый коричневый стул — достаточно громоздкий и массивный.

Затем тень переместилась, приняв очертания луковицы или паука, что-то тонкое и членистое шевелилось рядом с ней, словно она размахивала одной из своих лапок.

Я снова залез с головой под одеяло, сжимая в руках подушку. Мама и папа, мама и папа в соседней комнате, твердил я себе, одновременно представляя, как существа из дома напротив сидят и вырабатывают план действий. Нападать они будут сейчас, пока вокруг темно, и глаза Зульмы дают ей преимущество. Мне нужно вернуться к окну и быть готовым защищать Пигги. Дрожа от дикого напряжения, я вслушивался в тишину и пытался различить звуки карабкающихся ног, ритмичный свист дыхательного аппарата.

Когда я снова открыл глаза, через окно пробивался слабый свет. Вставало солнце. Я снова вылез из кровати. Теперь окна коттеджа были тёмными.

Тогда я лёг и проспал несколько часов чутким, прерывистым сном. Когда я проснулся, день был в разгаре. В окна било солнце, в комнате было ужасно душно, и я весь истекал потом. Я совершенно не выспался, обгоревшая кожа болела больше, чем когда-либо в жизни, и, к тому же, теперь мои мышцы страшно ныли из-за вчерашней поездки на остров.

Но при свете солнца я видел причину своих ночных страхов в разыгравшемся воображении — я слишком перевпечатлился захватывающей, завораживающей игрой в “Межзвёздного Поросёнка”. Я поклялся себе не участвовать в ней в течение одного -  двух дней. Сегодня я воспользуюсь своим положением и поиграю в больного. Я останусь дома, буду избегать общества наших соседей, пока не разберусь с самим собой, и пусть мама кормит меня и заботится обо мне.

Я зевнул и осторожно, как старик с радикулитом, вылез из постели. Затем дохромал до шкафа, вылез из пижамы и одел шорты. Должно быть, мама услышала мои шаги, потому что мгновение спустя она уже стучала в дверь. — Барни, можно войти?

— Разумеется. — Я снова улёгся в кровать, стараясь принять болезненный вид.

Никогда я не был так рад увидеть мамино обычное, родное лицо, когда она вошла в комнату. Но только сейчас на нём было написано выражение такой детской радости, что оно вовсе не показалось мне родным. На ней был новый наряд — белые шорты и короткая блузка, — и она подвязала голову блестящим, шёлковым шарфом. Её кожа наконец-то приобрела коричневатый оттенок вместо прежнего розового, благодаря этому она казалась моложе своих средних лет.

— Я ждала, что ты скоро проснёшься, — сказала она. — Мне не хотелось тебя будить, вчера вечером ты выглядел таким переутомлённым. Как ты себя чувствуешь?

— Неважно, — произнёс я слабым, но решительным голосом. — Я думаю, может, мне стоит немного отдохнуть, может, даже остаться дома...

— Я тоже считаю, что тебе это просто необходимо, — перебила она, не давая мне закончить. — Тут есть немного хлопьев, а в холодильнике лежат сэндвичи, если ты потом проголодаешься, так что ты прекрасно здесь побудешь один, пока мы не вернёмся. И умоляю, не сиди на солнце.

Я быстро сел на кровати.

— Не вернётесь? Откуда?

— О, это всё наши замечательные соседи, они так любезны! — Она не могла скрыть своей радости. — Они собирались отправиться на морскую прогулку с Поулзами, но двое из них не смогут пойти — какие-то дела держат их дома. Поэтому один из молодых людей, Джо, такой высокий и стройный, пригласил твоего отца и меня поехать вместо них. С Поулзами, ты представляешь себе? Все мои знакомые просто умрут от зависти!

— С Поулзами? — спросил я. — А кто это такие?

— Всего навсего одно из самых древних семейств на этом побережье. — Мама оглядела себя в зеркале, висящем на платяном шкафу, и поправила на голове шарфик. — Считается, что у них самый фешенебельный летний дом. Нужно отдыхать в этом месте долгие годы, чтобы получить от них приглашение. А Джо сказал, что мы отправимся на прогулку в океан, а не просто в бухту. — Она говорила, как четырнадцатилетняя девчонка.

— Но постой, ты не боишься... Я хочу сказать, ты уверена... Ну, что там в океане, если вдруг начнётся шторм, с вами всё будет в порядке?

Она засмеялась.

— Барни, сегодня самый знаменательный день, который когда-либо был в нашей жизни. Ты уж сам о себе позаботься, а то Джо и так пришлось слишком долго нас ждать, ждать, пока ты проснёшься.

— Но... но как же... — мне ничего не приходило в голову, кроме того, что с Джо они не будут находиться в безопасности и что я не хочу оставаться дома один. Но этого сказать я не мог.

— До вечера мы вернёмся, Барни. Хорошенько отдохни сегодня. — Весело крикнула она и ушла.

Я рухнул на кровать, чувствуя себя более усталым, чем когда-либо. Казалось, что снова повторяется схема вчерашней игры: Джо вне игры, но с Зеной и Мэнни — или Зульмой и Мойной — мне предстоит борьба. В моём измождённом состоянии и одного из них было бы достаточно. И когда они принесутся и стремительно приземлятся в моей комнате?

Я перевернулся на другой бок и попытался снова заснуть.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

 

Меня разбудил шум внизу.

Я лежал на кровати, сердце моё бешено колотилось в груди. Не было слышно ни шагов, ни голосов. Если не считать этого грохота, дома было пусто.

Но не было спокойно. Дребезжали стёкла в моей комнате, громко хлопала тонкая кухонная дверь, рокот прибоя раздавался близко, словно от самого порога дома. И на улице было как-то слишком темно, хотя часы показывали только шесть вечера.

Я подбежал к окну. Небо было затянуто тяжёлыми, фиолетовыми тучами, а наша обычно спокойная бухта была покрыта пенистыми волнами. Невысокие молодые сосенки, растущие рядом с болотом, раскачивались и скрипели. А Фольксваген с мамой, папой и Джо ещё не вернулся.

Я быстро обежал весь дом и закрыл окна от первых капель дождя. Я поднял с пола лампу, которая упала от сильного порыва ветра и разбудила меня. Затем я долго бился над радиоприёмником, пытаясь поймать местную радиостанцию и услышать что-нибудь о Фольксвагене. Наконец мне удалось поймать потрескивающий голос, промычавший какие-то предостережения для маленьких судов. Повезло, что шторм начался ближе к вечеру. Они должны были высадиться на берег, прежде чем разыгралась буря. Наверное, в эту самую минуту они находятся уже на пути к дому.

Весь остаток дня я не спал. Сначала я долго валялся в постели, ожидая появления Зены и Мэнни, время от времени вскакивал и смотрел на них в окно. Они лежали в своих бикини во дворе перед домом, читали и иногда ели. Они расположились близко от нашего дома, чтобы наверняка знать, что мне не удастся ускользнуть — и в любой момент они могли достать меня.

Было невыносимо просто лежать и ждать их появления, поэтому я стал искать подходящий тайник, чтобы спрятать Пигги. Я проделал долгую, трудоёмкую работу, проверив в доме каждую комнату, осветив фонарём каждый тёмный угол. В конце концов я остановился на нашей столовой. Там были встроенные этажерки  с обеих сторон от камина, уставленные книгами от пола до потолка. Книги покрывал такой толстый слой пыли, что казалось, словно ни одну из них не доставали с полки уже целую вечность. Все они выглядели такими скучными и старыми, что, скорее всего, к ним так никто и не притронется, пока они сами не рассыплются от старости. И я припомнил историю, которую я когда-то читал, о контрабанде драгоценностями...

Я влез на стул. С величайшей осторожностью, чтобы не стряхнуть пыль, вытащил самый дальний том из правого угла верхней полки, где кирпичная каминная труба скрывалась за перекладиной потолка. Это оказался ежегодник какой-то местной старшей школы за 1950 год. Вряд ли соседей она когда-либо заинтересует, даже если и попадётся случайно на глаза. А она никогда им не попадётся, потому что лежит слишком высоко — в нескольких футах над уровнем глаз Зены. Кухонными ножницами я прорезал дыру в фотографиях старших классов: девушки в блузках и жемчугах, с забавной химической завивкой на волосах, юноши с короткими стрижками и бантами на шее. Под каждым изображением была надпись вроде такой: “В тихом омуте черти водятся” (должно быть, она была тихоней, не пользующаяся особой любовью), или “Мы все сидим в канаве, но кто-то смотрит в небо” (эта надпись наводила на более интересные мысли). Дыра была почти в пол дюйма толщиной, от Линды Финкель до Полли Винтерс.

Пигги легко в ней уместился. Поскольку дыра была площадью не более двух дюймов и находилась в самом центре страниц, закрытой книга выглядела совершенно обычно. Я поставил её на место на книжную полку. Потом при помощи маминой кисточки для пудры и ваты я так тщательно восстановил на полке пыль, что даже Шерлок Холмс не смог бы заподозрить, что последние несколько десятилетий кто-то трогал книгу.

Теперь Пигги был в безопасности. И самым замечательным было то, что тайник находился у всех на виду, в самой оживлённой комнате, столовой, где никто никогда не станет его искать, а не в каком-нибудь тёмном, для всех очевидном углу в подвале или на чердаке. Пусть они ищут предлог, чтобы снова перевернуть весь дом, пусть суют свой нос, куда пожелают. Теперь им никогда не добраться до Пигги, если я сам не скажу, где его искать. А этого они не дождутся, пока я не получу от них всех сведений, которые мне нужны.

В конце концов, если это настоящий Пигги и настоящая игра, тогда найти для Пигги хороший тайник было единственным, что мне следовало сделать, если играть честно, по правилам...

— Но он не настоящий, — уверял я себя. Я уже потерял счёт тому, сколько раз я себе это повторил. День клонился к вечеру, а я бесцельно бродил по дому, брал в руки книги и снова их отбрасывал, и ждал, когда наконец появится Фольксваген. Изредка я выглядывал в окно, чтобы посмотреть на Зену и Мэнни, которые всё ещё принимали солнечные ванны во дворе.

Чтобы хоть как-то убить время до прихода мамы с папой, я решил немного вздремнуть и лёг на кровать поверх одеяла, чувствуя постоянное присутствие Пигги где-то рядом со мной и злясь на родителей. Я постарался заснуть.

Я спал, пока грохот шторма не разбудил меня. После того, как я услышал по радио предостережения для маленьких кораблей, я по-настоящему стал волноваться. Очевидно, что Джо потащил их с собой в море, чтобы убрать с дороги. Родители могли бы помешать им напасть на меня. Когда же это случится?

И в это время я услышал рокот мотора Фольксвагена, поднимающегося в гору и шорох гравия под колёсами. Как же глупо было так волноваться! Мама и папа взрослые люди, они могут о себе позаботиться. Я встал на крыльце дома.

Зена и Мэнни, уже одетые, вышли из коттеджа встречать Джо. Верх машины был поднят от надвигающейся грозы. Мотор затих. Джо вылез из машины, его волосы развивались на ветру.

Было слишком хмуро, чтобы я мог видеть закат. Только позади розового коттеджа, на тёмной воде показалась тоненькая красная полоска света, на мгновение пробившегося сквозь чёрные тучи.

Я ждал. Джо запер переднюю дверь машины, затем зашёл с другой стороны, проверил, заперта ли задняя дверь и закрыты ли окна. Пока он не спеша направлялся к Зене и Мэнни, неподвижно стоявшим в дверях дома, несколько тяжёлых капель дождя упали на него, но он, казалось, даже не заметил этого.

В машине больше никого не было.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

 

Я ни о чём не успел подумать. Я побежал. Они не видели меня, так как уже повернулись лицом к двери и собирались войти в коттедж. Я схватил Джо за локоть и с силой повернул лицом к себе.

— Где они? — закричал я.

Джо, казалось, испугался, но просто и по-доброму мне улыбнулся. — А разве они тебе ещё не позвонили? — спросил он.

— Что ты хочешь этим сказать? Где они?

Джо рассмеялся и окинул взглядом Зену и Мэнни, которые также улыбались. — Барни, как ты себя ведёшь! Это ещё не конец света. Твои родители, которые, кстати, очень занятные люди, — и он многозначительно окинул взглядом остальных, — прекрасно сошлись с Поулзами, которые пригласили их у себя отобедать .

— Я не верю ни единому вашему слову, — сказал я, — не верю даже тому, что вы знакомы с этими людьми.

Джо расширил глаза.

— Ты говоришь глупости, Барни. Как бы там ни было, они должны позвонить тебе. Удивляюсь, что они до сих пор этого не сделали. Это было более получаса назад.

— У вас есть номер телефона, по которому я мог бы им позвонить?

Зена расхохоталась.

— Они что до сих пор оставляют тебе номер телефона, когда их приглашают на обед? Это в твоём то возрасте! Или обычно они приглашают няньку?

Она попала в точку. Дома мама и папа, уходя в гости, никогда не давали мне своих координат. Но сейчас было другое дело.

— Нет, не оставляют, — ответил я, чувствуя себя полным дураком. — Но вы же сами сказали, что они должны были мне позвонить.

— Может, тебе стоит проверить, работает ли телефон, — произнёс Мэнни, поёжившись. — Такой сильный ветер. Где-нибудь могли порваться провода. Может, они пытались тебе дозвониться, но не смогли.

Джо посмотрел на небо, прикрыв рукой глаза от тяжёлых капель дождя.

— Похоже, надвигается сильный шторм. — Заметил он.

— Пойду проверю телефон, — сказал я.

— Твоя мама попросила нас накормить тебя ужином, — произнёс Джо, едва я направился к дому. — И я сказал ей, что нам будет приятно угостить тебя.

— Барни, да ты просто обязан поужинать с нами! — Настаивала Зена так радушно, словно та ведьма, которую я видел вчера вечером, мне приснилась. — Мэнни прекрасно готовит.

— На ужин у нас омары, — крикнул Мэнни мне вслед, так как я уже был у крыльца. — И лимонный пирог. Скорее возвращайся, а то мы все умираем от голода.

Телефон на кухне, как и предполагал Мэнни, не работал. Я швырнул его на пол. Я был ужасно рассержен, смущён и напуган. Всё, что сказал мне Джо имело смысл; поехать к Поулзам было самым разумным решением, которое приняли бы мама и папа. Только всё это выглядело слишком ловко подстроенным. Вчера ночью соседи заподозрили, что Пигги находится у меня. Сегодня Джо зовёт маму и папу с собой на морскую прогулку. А затем родители совершенно случайно получают приглашение на ужин, затем случайно начинается буря и случайно отключается телефон, так что я не могу ничего проверить.

Была ли у соседей карта, вызывающая шторм? И каким будет их следующий шаг, чтобы заполучить Пигги, шаг, для которого нужно было убрать с дороги маму и папу и сломать наш телефон, чтобы я был один и не смог позвать на помощь?

А может, Джо просто-напросто сбросил их в море.

Но я отказывался верить в то, что они мертвы. В кухне было слишком темно, чтобы увидеть что-нибудь, кроме сероватого света за окнами. Я щёлкнул выключателем ночника — огни пришвартованных к берегу кораблей и маяков замерцали во тьме. По крайней мере, электричество не было отключено. Видимо, свет не мешал осуществлению их планов.

Конечно, я мог бы совершить соракапятиминутную прогулку до ближайшего посёлка под проливным дождём. Может, там работает магазин. Или даже отделение полиции, хотя я что-то не мог припомнить, чтобы там было хотя бы одно. Да и что мне сказать полицейским, если я всё же найду его? Соседи не сделали ничего особенного, не совершали ничего такого, что кто-либо ещё мог счесть подозрительным. И уж наверняка они станут всё отрицать. И ведь все находят их такими милыми людьми. Кроме того, они взрослые, а я обыкновенный подросток. Единственно, чего я добьюсь своим походом в посёлок, это того, что выставлю себя перед всеми полным идиотом.

Конечно, я мог бы остаться дома один и съесть на ужин кусок холодной болонской колбасы вместо омара. Но это не остановит их, если они захотят добраться до меня. Я только упущу возможность вкусно поесть — довольно глупо с моей стороны. А они опять будут дразнить меня и заставят чувствовать себя полнейшим дураком.

Я поднялся наверх и переоделся в более теплую одежду, прислушиваясь к шуму дождя. Стук капель напомнил мне, что прежде чем выйти из дома, нужно надеть плащ. Иначе я промок бы до нитки. Пока я бежал по тёмному газону, я решил присматривать за Мэнни, когда тот будет готовить, и не брать в рот ни кусочка, пока не удостоверюсь, что они попробовали это первыми.

— Как странно, не правда ли? — Приветствовала меня Зена. — Наш первый настоящий шторм. Как это они его здесь называют? Норд-ост или что-то в этом роде, такое же драматичное?

В камине пылал огонь, а из кухни доносились восхитительные запахи. Зена, как гостеприимная хозяйка, помогла мне снять плащ. Не привиделось ли мне во сне её вчерашнее поведение?

Мэнни грохотал посудой на кухне, а Джо и Зена, сидя у огня, потягивали свои напитки, рядом стояла тарелка с закуской — крекеры и сыр, и уже традиционные ломтики лука, столь любимого Зеной.

— Давай я налью тебе чего-нибудь выпить, — предложила мне Зена.

— Я могу сам. Хочу посмотреть, что там делает Мэнни: из кухни так вкусно пахнет.

Мэнни, колдовавший над чем-то посреди клубов пара, был похож на полоумного алхимика в своей лаборатории. Здесь он был в своей родной стихии, чего нельзя сказать о вчерашней прогулке по морю на серфинге.

— Барни, налей там себе выпить, чего хочешь. Мы не расскажем твоим родителям, — заговорщическим тоном произнес он мне. Он пояснил, где стоит выпивка, но я налил себе только немного имбирного пива из непочатой бутылки: хотелось сохранить ясную голову. Я спросил Мэнни, что он готовит, и он охотно рассказал мне, не прерывая ни на минуту своей работы, о самом лучшем способе приготовления бобов с молодой картошкой.

— Разумеется, некоторые скажут, что в таком большом количестве воды теряются все полезные вещества, но они не знают, о чём говорят. Ведь чем больше воды, тем быстрее всё варится, поэтому и бобы, и картофель сохраняют витамины и остаются крепкими и хрустящими...

Я внимательно проверил, не стоит ли чего-нибудь подозрительного на кухонных полках и столах, не слишком прислушиваясь к тому, что он говорил.

— Да-мм, это любопытно, — время от времени вставлял я, отметив отсутствие крысиного яда или каких-либо коробочек без названия.

— ...хотя избыток сливочного масла может вызвать ожирение и, вообще, это ужасно вредно для сердца. Но если б ты, Барни, согласился на одну маленькую сделку, я бы тогда дал тебе жидкость, которая всегда будет поддерживать твоё тело вместе со всеми органами в прекрасной форме, не зависимо от того, что ты ешь или пьёшь. Ни у кого ты не увидишь ничего подобного.

— Да-ммм, ничего подобного, понимаю, — пробормотал я, отметив, какой пыльный у них сверху холодильник. Не очень то они хорошие хозяева.

— Ты можешь называть это эликсиром молодости, — продолжал он, заглядывая в кастрюлю  с омарами. — Ты получишь всё, что у нас осталось. Конечно, тебе необязательно принимать его прямо сейчас. Подожди несколько лет, когда тебе стукнет, скажем, двадцать. И тогда ты остановишься на своих двадцати, разве плохо? Не говоря уже о том, что у эликсира есть один замечательный побочный эффект: он сделает тебя безумно привлекательным, и это вместе с тем, что принесёт тебе вечную молодость.

— Ммм, вечную молодость, — рассеянно повторил я. — Да, это впечатляет... — я сделал маленький глоточек имбирного пива. Потом стакан выпал у меня из рук. — Что? — воскликнул я, когда смысл его последних слов, наконец, дошёл до меня.

— Тсс! — цыкнул Мэнни, бросив свои кастрюльки и сковородки и оттолкнув меня к задней двери. Мы оказались почти на улице, под выступом крыши, так чтобы нас не слышали остальные.

— Барни, это просто замечательная вещь, правда, я не надую тебя, — сказал он, бешено кивая головой. Я стоял достаточно близко, чтобы разглядеть, что волосы на его аккуратно подстриженной бородке расположены так же строго и симметрично, как нейлоновая щетина на щётках массового производства. — Ну, может быть, у него не совсем вечное действие, но очень длительное. — Продолжал Мэнни, — Ты только взгляни, что он сделал со мной. Мне 138 лет, естественно, относительно говоря. А как я прекрасно сохранился. Только отдай его мне. Отдай мне Пигги, Барни, и эликсир твой.

— Пигги! — воскликнул я радостно. Я не знал, что принесёт мне этот волшебный эликсир молодости, да сейчас это было и неважно. Просто было очень здорово, что хоть кто-то из них напрямик заговорил со мной о Пигги. — Пигги! Так вот что вам нужно, да? — смело спросил я. — Вот почему вы сюда приехали? Вот что стоит за всем?

— Разумеется, — чуть-чуть нетерпеливо произнёс он. — Так как насчёт Пигги? Заключим сделку?

— Но почему вдруг ты признался, что тебе нужен Пигги?

— Ты сам пришёл к этому, а не я, — ответил он, пронизывая меня тяжёлым взглядом. Его детский энтузиазм неожиданно куда-то исчез, в голосе прозвучала ярость. — Бобы переварятся, если ты заставишь меня ждать ещё. Эликсир молодости за Пигги. По рукам или нет?

Вся моя радость улетучилась. Эта “сделка” была такой безумной,  что все его слова о Пигги потеряли всякий смысл.

— Я замёрз, — сказал я, заходя в дом. — Я пойду погреюсь у камина.

— Не забывай о моём предложении. — Он подошёл ко мне, и лопатка, которая была у него в руке, поднялась вверх, как дубинка. — И смотри не проболтайся о нашем разговоре остальным, — прошипел он так угрожающе, что всё, что мне оставалось делать, это, как побитой собачонке, молча кивнуть головой.

— Ох, Барни, ты так меня отвлёк, что мои бобы, наверное, уже совсем разварились! — закричал он своим обыкновенным голосом, чтобы могли услышать остальные. — Возвращайся-ка ты, умник, в столовую и развлекай Зену с Джо! Они всё равно ничего полезного не делают.

Я быстро сбежал с кухни, стараясь держаться так, будто ничего не произошло. Но Зена, удобно устроившаяся на стуле у огня, рассмеялась, увидев меня:

— Не обращай внимания на Мэнни. Он воображает, что мир рухнет, если его хрустящие тушёные бобы не будут al dentе. Садись. Расслабься. — И она кивком указала мне на розовое плетёное кресло, которое стояло напротив камина. Я опустился в него, хотя оно и не показалось мне удобным.

— А где Джо?

— Снимает с бельевой верёвки свои простыни и одеяла: с утра он решил их проветрить и совершенно про них забыл. — Она близко наклонилась ко мне. — Бедненький безмозглый Джо. Ему никогда не заполучить себе увеличителя интеллекта. — И она многозначительно замолчала, чтобы то, что она только что сказала, выглядело ещё более заманчиво. — О-о, это редкая вещь, Барни. Действительно, очень редкая. Я не стану рассказывать тебе, через что мне пришлось пройти, чтобы раздобыть её. — Она положила мне на колено руку. — Но она будет твоей, Барни. Тебе лишь нужно отдать мне Пигги. По рукам?

Теперь и она туда же. Это прозвучало неожиданно, но в отличие от разговора с Мэнни, я уже был немного подготовлен к такому повороту событий. — Значит, ты признаёшь, что вам был нужен именно Пигги? — Спросил я. — Вы долго искали его, вам попались в руки бумаги, поэтому вы и узнали, что Пигги находится здесь, ведь так? — Она кивнула. — Но зачем? Что он на самом деле делает? И почему вы просто...

— Да, было очень умно с твоей стороны, украсть у нас бумаги, — шёпотом перебила она. Её губы, обворожительно улыбающиеся, были так близко от моего лица, что ей ничего не стоило поцеловать меня. — Но тебе не хватило ума сделать это незаметно, правда? Или хотя бы не допустить, чтобы мы догадались, что Пигги у тебя? Тебе на многое не хватает ума. Но будет хватать. — Не отводя от меня глаз, она пересела на плетёное кресло и оказалась рядом со мной. — Один миллиграмм в два раза сократит твой МСКР, два миллиграмма —  в четыре. Ты будешь гением своего возраста, всей своей расы. Шедевры искусства, потрясающие открытия — и всё это ты. И это означает не только богатство и славу, Барни. Ты только подумай. Это означает власть. — Она сжала мои руки. — Ты станешь самым главным человеком на всей планете. Неизбежно. Для этого тебе лишь нужно отдать мне ту маленькую, бесполезную безделушку. Просто сказать “да”, Барни.

Я понимал, что в её рассуждениях есть одно слабое место, не говоря уже о нереальности существования какого-нибудь “увеличителя интеллекта”. Но она сидела так близко, что у меня чуть-чуть кружилась голова. Я закрыл глаза. В чём же это слабое место? И мои недоразвитые и неувеличенные мозги нашли правильный ответ.

— Зачем тогда тебе так нужен Пигги, если это всего лишь маленькая, бесполезная безделушка, как ты говоришь? Что на самом деле он делает?

Я раскрыл глаза. Она улыбалась, но было заметно, что это ей даётся не так-то легко. — Сейчас не время рассуждать об этом, —произнесла она, и её шёпот зазвучал еще более настойчиво. — С увеличителем интеллекта ты всё равно до всего додумаешься. Очевидно, что это самая замечательная вещь, какую только можно придумать. — Её длинные ногти вонзились в моё запястье, но лицо всё ещё улыбалось. — Они придут с минуты на минуту. Ничего им не рассказывай. Только открой мне, где Пигги!

Громко скрипнула входная дверь, и она вновь оказалась на своём неказистом стуле с бокалом в руке. Я обернулся. Там стоял Джо и смотрел на нас, в руках он держал целый ворох мокрых простыней.

— У вас обоих такой вид, словно я прервал довольно интимный разговор, — произнёс он, с его носа капала вода.

— Бедненький Джо! — Весело произнесла Зена. — Как жаль, что нет запасного постельного белья. Мне просто страшно представить себе, как ты будешь спать на голом матраце в такую погоду.

— Не бойся за меня, — ответил Джо и вытер нос простынёй, внимательно глядя ей в лицо. — Я посплю у Барни, на его белье. Уверен, что, учитывая все обстоятельства, его родители не стали бы возражать.

Я мог прочитать по выражению лица Зены, что ей такая перспектива пришлась по душе не больше, чем мне.

— Зена, ты обещала сделать салат, — жалобно крикнул Мэнни из кухни. — И если ты не поторопишься, всему придёт конец.

Зена допила из бокала и встала.

— Иду, Мэнни, — вздохнула она и направилась на кухню.

Джо устало побрёл в свою спальню, дверь в которую находилась в конце столовой, в углу от камина, и там бросил на пол простыни. Зажёг свет, затем сбросил мокрую рубашку и потянулся за полотенцем.

— Эй, Барни, пойди-ка сюда на минутку, — позвал он, резко повернув ко мне голову.

Я послушно вошёл в комнату. Меня слегка утомили эти настойчивые очные ставки, но было любопытно, с какой невероятной штукой собирается подъехать ко мне Джо. У меня уже имелись в запасе вечная молодость и красота, безграничный разум и власть. Что же на этот раз?

— Барни, ты когда-нибудь мечтал о путешествиях? — спросил он. Его тугие мышцы перекатывались на груди и руках, пока он вытирал голову.

— Мама и папа сказали, что, может, летом после окончания школы я смогу отправится в Европу. — Ответил я, присаживаясь на матрац.

Он отбросил полотенце.

— В Европу! — Это было произнесено таким тоном, словно речь шла о соседней деревне. Он посмотрел на меня, положил руки на пояс и ухмыльнулся. Мне подумалось, что мама и папа даже вдвоём не сумели бы с ним справиться. — Европа! Я говорю об Андромеде, Барни. О Сириусе, о Бетелджеусе. У всех этих звёзд есть планеты, интереснейшие планеты, уж поверь мне. — Он вытащил из ящика с одеждой белый хлопчатобумажный свитер и, не прерывая своей речи, натянул его через голову. — Я понимаю, что это звучит нереально, но не более нереально, чем то, что тебе уже предложили остальные, ведь так?

Я хотел было сказать “да”, но вовремя удержался и закрыл рот.

— Барни хороший мальчик, он их не выдаст, — нервно рассмеялся Джо. — И всё же, что бы они ни сулили тебе, это всё равно не побьёт моей карты. — Он прислонился к дверному косяку и скрестил на груди руки. — Гиперпространство. Мгновенное перенесение в любую точку космического пространства.

Всё это было безумием. Сначала они вообще ничего мне не говорят. Теперь говорят о таких вещах, в которые я не могу поверить. И я до сих пор не добился ни от кого из них ответа на вопрос, что же произошло.

— Как в игре, да? — спросил я. — Это значит, что игра существует на самом деле?

— Проход в гиперпространство существует на самом деле, — ответил он серьёзно. — Но должны пройти века, прежде чем кто-нибудь на этой планете доползёт до него. Кроме тебя, если ты отдашь мне Пигги.

— Докажи это.

Он снова рассмеялся.

— Браво, Барни. Сегодня будет преинтересная ночка.

— Что ты...

Но он не дал мне времени спросить, что значат эти слова.

— Нет, сейчас я ничего не могу доказать. Я просто заранее сделал тебе предложение, думаю, как и все остальные. Но я не люблю рассуждать, да и времени на это у нас нет. Но предложение сделано. Вспомни о нём, когда придёт время. А сейчас я хочу немного выпить перед ужином.

Я не думал, что так жутко голоден, пока Зена, Джо и я не сели за стол: я даже не притронулся к тому, что оставила мне мама. Еда, которую приготовил Мэнни, даже в этих уродливых, разномастных тарелках с отбитыми краями выглядела, как на глянцевой обложке кулинарной книги. Последним появился Мэнни, размахивающий кухонным полотенцем,  с бутылкой шампанского в руке.

— Это должен был быть знаменитый “Piper Heidsieck”, но боюсь, что окажется всего лишь обыкновенное Калифорнийское. Открой ты, Джо. Не выношу этих пробок.

Джо проявил такую же ловкость в обращении с бутылкой, как и со всеми физическими вещами. Я старался не думать о родителях, когда пробка с грохотом вылетела из бутылки, пересекла комнату, а из узкого горлышка потекло шампанское, как бледная кровь из разорванной вены.

— У меня есть тост, — произнесла Зена, поднимая свой бокал.

Я поднял свой вслед за остальными.

— За Барни.

Все посмотрели на меня.

— Почему за меня? — спросил я, смутившись.

— Удачи тебе в сегодняшней игре, дорогой Барни, — произнесла Зена, одарив меня своей самой сладкой и самой детской улыбкой.

— Ура! Ура! — хором сказали Джо и Мэнни.

Они разыграли очень смешную церемонию приветствия в мою честь, но мне было что-то не до смеха. Какая игра ждёт меня сегодня ночью, если учесть их сбивающие с толку предложения и то, что я знал о предмете, спрятанном на книжной полке? Граница между реальным и нереальным стёрлась. Я не переставал волноваться о родителях. И ещё я вспомнил, как от кого-то слышал, что пить за самого себя — плохая примета.

— До дна! — радостно крикнула Зена.

— За Барни! — сказали они хором.

Я пригубил вино, но не выпил ни капли, пока они не опорожнили свои бокалы. И тогда я мысленно произнес свой собственный тост: "За Пигги!" И выпил.

Потом погас свет.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

 

Итак, для осуществления их плана была необходима темнота.

Сквозь оконные стёкла в комнату не проникал даже тусклый лунный свет, и не было видно ничего, кроме неясного сияния тлеющих углей в камине. Дождь барабанил по крыше так звонко и ритмично, что казалось, будто кто-то играет в пинг-понг на железной крыше коттеджа.

Почти сразу Джо извлек откуда-то фонарик, а потом достал большую коробку со свечами. Ещё через минуту стол был романтично уставлен зажжёнными свечами, и мы продолжили ужин, словно ничего и не случилось. Никто не выразил никаких признаков беспокойства. Я подумал о том, как случайно и точно Мэнни угадал, что телефон отключен.

Шампанское, каким бы заурядным его не считал Мэнни, показалось на мой неискушённый вкус просто великолепным. Я сделал всего несколько глотков, но это укрепило мою уверенность в себе. Чем дольше продолжался ужин, тем сильнее я ощущал себя равноправным членом этой компании, чего никогда не было со мною раньше.

— Прошу прощения за бобы, — произнёс Мэнни. — Они бы так не разварились, если б Барни не отвлекал меня.

— По-моему бобы просто замечательные, —заметил я. — Мэнни явно напрашивался на комплимент. — Всё очень вкусно. — Я точно знал, что еда не отравлена: они дали мне первому наполнить свою тарелку, но я всё равно подождал, пока они не попробуют, прежде чем самому начать есть.

— Удивительно, каким он оказался догадливым, — сказал Мэнни.

— Он умеет добиться своего, — согласилась Зена.

— Просто непредсказуем, — пробормотал Джо, рот которого был набит картофелем.

— А вы что думали, я набитый дурак, который даже не подумает поинтересоваться, чем вы здесь занимаетесь?

— Ну, мы как-то не рассчитывали столкнуться с такими непредвиденными обстоятельствами, — ответила Зена.

— Тогда вам следовало вести себя осторожнее, — сказал я ей. Было забавно, что я поучал их. — Я хочу сказать, за версту было видно, что вы что-то искали. А потом вы разрешили мне поиграть с вами, и мне лишь только осталось умножить два на два. Должно быть, вы слишком плохого мнения о людях, если вам не пришло в голову, что кто-то может быть любопытным.

— Но Тэд не был, — заметила Зена.

— Твои родители не были, — сказал Джо.

— Почему-то весь ваш маскарад подействовал на них сильнее, чем на меня.

— Маскарад? — переспросила Зена в своей традиционной саркастичной манере. — Барни, ты разрываешь мне сердце. — И она рассмеялась.

— Ну, чем бы это ни было — маскировочным атрибутом или чем угодно ещё — эта штука внушила моему папе безумную идею, что вас ужасно волнует проблема нищеты. — Сказал я, сам удивившись своей смелости. — Это позволяет вам выглядеть в глазах всех так, как вам захочется, но со мной этот номер не прошёл.

— Может, все дело в его возрасте. — размышлял вслух Мэнни, разглядывая меня из-за своих очков. — Он первый подросток, с которым мы имеем дело. Может, на них сложнее произвести нужное впечатление, чем...

— Мэнни, а что сталось с тем пирогом, о котором ты так долго говорил? — перебил его Джо и поднялся из-за стола.

— Ой, конечно же, пирог.

Мужчины отнесли тарелки на кухню.

— А почём ты знаешь, что не видел в нас тех, кем мы хотели тебе казаться, а? — Сросила Зена, пристально глядя на свечу, её волосы сливались с темнотой. — Ты ведь до сих пор почти ничего не знаешь о нас. Многое в нас может показаться тебе неожиданным. — Её профиль при свете пламени был лишён определённых черт и напоминал маску. — И не всё будет приятным, — мягко произнесла она и повернулась ко мне лицом. — Но с увеличителем интеллекта ты, в конце концов, будешь лучше подготовлен. Будешь в безопасности. Всё, что от тебя требуется, это сказать Зене, где находится маленький Пигги, — она уговаривала меня, как ребёнка или щенка. — И ты сможешь получить увеличитель интеллекта и другие замечательные подарки. Зена умеет быть благодарной. — Она потянулась вперёд и потрепала меня за подбородок.

Но я не обиделся. Шампанское помогло мне держать себя в руках. — Да, я понимаю, — медленно произнёс я, вторя её убедительному тону. — Я подумаю об этом, если ты будешь так мила и расскажешь мне, что делает Пигги на самом деле...

— Но Барни, ты ведь играл с нами, — сказала она. Не отчаяние ли прозвучало в её голосе? Неужели я обладал такой большой властью? — Они возвращаются! Скажи мне сейчас!

— Я надеюсь, он достаточно остыл, — произнес Мэнни, вбегая в комнату и ставя на стол пирог, покрытый меренгой. Мэнни быстро разрезал пирог на части и разложил по тарелкам. Было непохоже, чтобы он специально выбирал для меня кусок, но я всё же подождал, пока они первые попробуют пирог.

У него был острый, кисловатый вкус, и он не был таким сладким, как те десерты, к которым я привык. Это немного прояснило мне голову: настолько, чтобы напомнить себе, что какой бы властью я ни обладал, у меня ещё осталось слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов. Почему они не хотят сказать мне, кто такой Пигги и что он делает? Неужели он действительно гораздо более ценен, чем все те невероятные вещи, которые они мне предлагали взамен?

И тут ещё одна мысли осенила меня: Время. Они старались сделать вид, что всё произошло случайно, но на самом деле их поиски вовсе нельзя назвать неторопливыми. С самого приезда они не теряли ни единой минуты, делали свои ходы как можно быстрее, стараясь не привлекать к себе внимания. И вот мама и папа ушли, телефон не работает, а электричество отключено — всё это тоже произошло очень быстро, едва они заподозрили, что Пигги у меня. Всё выглядело очень естественно. Не успел я спрятать его, как очутился в весьма уязвимом положении.

Не означает ли существование реального Пигги существование реального таймера? Реального таймера, который уже запущен?

— У меня возникла просто восхитительная идея! — воскликнула Зена.

— Ты правда не считаешь, что он слишком сладкий? — спросил Мэнни и слегка потрогал пирог пальцем.

— Какая идея? — поинтересовался Джо.

— Почему бы нам не сыграть сегодня партию у Барни дома? — И Зена обвела взглядом всех присутствующих. — Чтобы сменить обстановку. Раз его родителей нет дома. Здесь так мрачно.

— Но они же могут прийти и прервать игру, — возразил я. Мне пришлась не по душе эта идея.

— Они не захотят выезжать в такой дождь, — ответил Джо. — Если вообще собираются вернуться: дождь зарядил надолго.

— Но ведь доска намокнет, если её переносить к нам. — Сказал я. Мне не хотелось пускать их к нам в дом, где они будут так близко от Пигги.

— В пластмассовой коробке не намокнет, — ответила Зена.

— И нам не придётся убирать со стола, — вступил в разговор Мэнни. — Мы сможем начать игру прямо сейчас.

— Но... но мы же ещё не попробовали всех закусок, которые ты приготовил. — Спорил я.

— Что происходит, Барни? Тебя пугает мысль о том, что мы окажемся рядом с твоим дорогим Пигги? — Уколола меня Зена.

— Мне казалось, что тебе захочется быть у себя дома, — произнёс Джо. — Наверное, сейчас как раз восстанавливают телефонную связь. Могут позвонить твои родители.

Я уступил. Мы выползли из дома в мокрую, грохочущую тьму и пошли за Джо, который освещал дорогу ручным фонариком. Было гораздо лучше слышно, где находится старый дом, чем видно его: хлопала входная дверь, окна скрипели от ветра. Я последним поднялся по ступенькам крыльца. Чем ближе мы подходили к Пигги, тем большее беспокойство я ощущал. Мне уже не казалось, что я нечестным путём увёл у них Пигги. Теперь он принадлежал мне. И я не желал уступать его им. Я не желал, чтобы они ошивались возле моего Пигги.

Я мог себе представить чувства брата капитана, который вцепился и не выпустил его из рук, даже когда его сбрасывали с корабля и вытаскивали полумёртвым из воды. И всё таки, как Пигги попал на остров? Считал ли капитан, что маниакальная тяга брата к этому предмету ненормальна, и отнял его? Я подумал о брате, запертом в моей комнате, который видит, как капитан направляется с Пигги к большому камню. Было ли простым безумием то, что долгие годы он царапал на стенах линии, которые вели к камню? Или предмет, спрятанный на острове звал его?

Мы стояли рядом в жаркой, душной, тёмной столовой, пока фонарик Джо блуждал по стенам. Я решил, что лучше не смотреть на книжные полки.

— Обеденный стол — лучшее место, — сказал я.

Мы зажгли первую свечу и установили её при помощи растаявшего воска в пепельнице, выполненной в форме штата Флориды. При мерцающем свете свечи мы начали игру. Никто не проронил ни слова. Это был ритуал.

Мэнни снова вытянул Мойну. Потом Зена вытянула Зульму, что выглядело забавным совпадением. Когда Джо вытянул Джирлба, я начал немного волноваться.

— Это что, судьба? Вы все вытянули те же характеры, что и в предыдущий раз.

Они внимательно посмотрели на меня. Теперь горело четыре свечи: по одной на каждого из нас. Их скулы и глаза, освещённые снизу, сливались с темнотой, и я никак не мог разобрать выражение лиц.

Я взял карту.

— Ну что ж, осталось только мне снова вытянуть Льюапа.

И тут мне стало не по себе, словно чья-то рука сдавила мне горло. На карточке был изображён я сам, изображён очень реалистично, как на иллюстрации из книги по анатомии.

“Homo Sapiens” было написано под рисунком.

— Но постойте, — попытался возразить я, но слова не выходили из моего внезапно пересохшего горла. — Я никогда не видел... Этой карты не было раньше в игре!

— Взгляни на доску, Барни, — произнесла Зена.

— Но почему же я никогда...

— Взгляни, Барни.

При свете четырёх свечей доску было видно хорошо. Она изменилась. На ней появилась новая планета — зелёно-голубая, покрытая облаками. Планета называлась Земля.

Это было невероятно, хотя трудно было отрицать то, что я видел на доске или на карточке в моей руке. А появился ли таким же загадочным образом новый характер в книге правил? Я обвёл взглядом всех остальных, хранящих глубокое молчание. Громкий стук сердца оглушал меня. Это было похоже на тот ночной кошмар, когда я нашёл настоящего Пигги, но только теперь в соседней комнате не было моей мамы, которая смогла бы разбудить меня.

— Добро пожаловать в игру, Барни, — произнесли они.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

 

— Но... но как, почему вы это сделали? — Наконец, смог произнести я.

— Не вини в этом нас, Барни, — ответила Зена, тасуя карты. — Мы пытались уберечь тебя от этого. Мы пытались уговорить тебя уступить нам Пигги, пока было ещё не слишком поздно. Но нет, Барни слишком туп, чтобы понять намёки, слишком упрям, слишком любопытен. Он должен знать, что всё это значит. Он должен добыть Пигги, сохранить его в тайне и спрятать от нас. А раз ты заходишь так далеко, то получай, что хотел. Бац! И Пигги затягивает ещё одно крошечное создание в свою игру.

— Не такое, чтобы представлять для нас серьёзную опасность, — холодно добавил Джо.

— Но это означает, что на доске будет толпиться больше плохих игроков. — Произнесла Зена. — И так страшно подумать, как долго находился здесь, в реальном времени Пигги, не принося никому вреда. А теперь, когда он почти у меня в руках, этот маленький недоумок будет плестись и мешаться под ногами. "Sapiens", они ещё называют себя “разумными”. — И она насмешливо хмыкнула.

“Опишите эмоциональную реакцию на незаслуженные оскорбления”, — раздался тихий механический голос у меня в голове.

Я подпрыгнул на месте. Затем оглянулся, но сзади никого не было. Остальные, казалось, ничего не заметили. Я что, окончательно рехнулся? Может, нервное напряжение так повлияло на мои мозги?

Но всё же, этот мнимый голос говорил разумные вещи. Их оскорбления были незаслуженными. Плохой игрок? Не слишком опасен?

— Не я ли нашёл Пигги первым? — спросил я. — Разве это не имеет значения?

— Если тебе хочется узнать, что мы подразумеваем под плохим игроком, возьми и прочитай про себя в книге правил, Барни, —  отрезала Зена. — Только побыстрее.

Я отыскал начало. Я ещё не настолько хорошо ориентировался в книге, чтобы сказать наверняка, что этой записи не было в ней раньше. Но как я мог не заметить её?

 

Род и вид: Homo Sapiens

Общее название: Человек

Личное имя: Барни

Пол: Мужской

Коэффициент интеллекта: МСКР 93.7

Среда обитания: Северная температурная зона планеты Земля.

 

— 93.7! — завопил я. — Но это смешно!

— Разумеется, смешно, — расхохотался Мэнни.

— Но он не может быть настолько плохим! — настаивал я.

— На это мы и жалуемся, Барни, — устало произнесла Зена. — Если игра будет кишеть такими недоразвитыми существами, вроде тебя, она совсем заглохнет. Хватит с нас одной Мойны.

— Постой, постой, — вступил Мэнни.

— Но игра реальна? — спросил я. — Вы на самом деле прыгаете с планеты на планету в поисках Пигги?

— А до тебя  всё ещё не дошло? — съязвила Зена, и обращаясь к остальным, добавила, — А он ещё удивляется своему МСКР.

Я не собирался терпеть насмешки.

— А что вы скажете об этом? — спросил я и указал на доску. — Если вам так не хотелось принимать меня в настоящую игру, зачем попросили сыграть с вами в эту?

— Это... своего рода подобие настоящей игры, — ответила Зена, не очень-то уверенно. — И мы попросили тебя сыграть в неё, потому что обычно это действует, как сильный удар. Это хороший способ позволить одному глупому существу понять, не говоря об этом напрямик, в какую серьёзную опасность он попадёт, если не отдаст нам Пигги. Кроме того, позволить тебе обгореть так сильно, чтоб ты не смог помешать нашей экспедиции на остров — был лучший способ отвязаться от тебя из всех, что пришли мне в голову.

— Только в случае с Барни ни одна стратегия не сработала, — сказал Джо.

Моя душа затрепетала от ужаса, когда я услышал, что она умышленно причинила мне такую адскую боль.

— Обгореть, обгореть... это бывает очень опасно, — глупо пробормотал я.

— Ничто не сравнится с той опасностью, в которой ты сейчас находишься, — ответила она.

— Она старалась оградить тебя, удержать. Этого она на самом деле добивалась, — пояснил Мэнни. — Но только твой МСКР был слишком ничтожен.

— Давай, Барни, выбирай, — произнёс Джо. — Мы не можем сидеть здесь всю ночь и объяснять тебе элементарные вещи. Ты готов получить своё снаряжение? — Он держал в руке колоду карт.

— Но разве вы не будете раздавать карты атрибутов?

Зена вздохнула. — Теперь у нас настоящая игра, ты не забыл? Она отличается от своего настольного варианта. У нас уже есть снаряжение. Мы взяли его с собой. Остальные поступили точно так же. Теперь ты можешь выбрать из того, что осталось. И в твоём распоряжении есть лишь столько времени, сколько позволит таймер.

— Но я думал, что таймер должен отсчитывать время всей игры.

— Больше не должен. Реальную игру прекратит Пигги.

Джо положил передо мной карты и включил таймер. Чёрная полоса начала медленно ползти по диску.

Я не слишком многое понял. Сейчас у меня было больше вопросов, чем всегда. Должен ли я действительно допустить всю невероятную реальность происходящего?  Смогу ли я попасть на другие планеты? Сражаться в схватках один на один? Кого она подразумевала под “остальными”? Объяснит ли мне кто-нибудь всё это?

Похоже, что нет. Одно я знал твёрдо: выбрать правильное снаряжение для меня вопрос жизни и смерти. Отбросив все остальные вопросы, я стал сосредоточенно изучать карты. Мои руки дрожали, сложные, сверхтехнологичные механизмы проплывали у меня перед глазами. Со своим ужасным МСКР у меня нет никакой надежды сделать верный выбор. И это знали все. Зена постукивала ногтями по столу — даже то, что мне дали возможность выбирать, казалось ей бессмысленной тратой времени.

“Я не так глуп, как они думают. Им никогда не найти меня здесь. Не так глуп, как они думают” — снова прозвучал у меня в мозгу монотонный, заунывный голос.

И снова я подпрыгнул и огляделся вокруг, и ничего не увидел. Я не чувствовал себя сумасшедшим, но тогда откуда взялся этот голос? Он напомнил мне Льюапа и его слизняка, но только я не был Льюапом и у меня не было во рту слизняка. Если б такое случилось, я бы понял, что произошло, и понял бы достаточно быстро.

В то же время, то, что говорил голос опять оказалось правдой. Я не могу быть настолько глуп, насколько они стараются внушить мне. Моя решимость окрепла, карты перестали расплываться перед глазами.

Среди остававшихся карт не было приспособления для космических путешествий. Проход в гиперпространство был у Джо. И если смотреть на вещи реально, это означало, что я в любом случае буду вынужден остаться на Земле вместе с Пигги. Поэтому мне не нужно специальное снаряжение, предназначенное для выживания в космосе или на чужих планетах. Мне не нужны  запасы пищи, термонасосы или маскировка, чтобы дурачить местных жителей.

За окном гораздо ближе, чем обычно, ревел океан, словно какой-то голодный живой организм подкрадывался к дому. Я вспомнил, что Джирлб мог дышать под водой, поэтому я выбрал кислородный дыхательный аппарат, который по виду подходил мне. Остальное походное снаряжение я сбросил.

Однако прежде, чем сбросить карту с маскировкой, я более внимательно её рассмотрел. Её настоящее название было “Селектор маскировки”, и она позволяла выбрать себе внешность любого живого существа. Это могло пригодиться, и я взял её.

Оружие. Эти карты привели меня в небольшое замешательство. Я взглянул на таймер — он был уже наполовину чёрным. Я вернулся к выбору оружия. Большую часть составляли бомбы: одни срабатывали, как мина-сюрприз, другие, как ракета, третьи нужно было бросать, как ручную гранату. Я решил ничего не взрывать и отодвинул их в сторону. Оставался только нервно-паралитический кнут. Мне больше нравилось оружие, оглушающее или парализующее противника: оно казалось мне не таким грязным и жестоким. Но ничего похожего не осталось, кроме кнута. Я взял его.

Также там была карта с иммунитетом, скорее всего, к какому-то виду вируса. Меня не радовала идея заразиться, поэтому я взял её, не глядя.

Там была карта с фонариком, который можно было носить на голове, но я сбросил её, вспомнив о фонаре, который был у меня на кухне. Кроме того, я взял себе автоматическое переводное устройство, крепящееся на голове, которое позволяло понимать любой язык. Но какой от него толк? О чем бы они не говорили между собой — всё было ложью, ведь они были врагами не только мне, но и друг другу.

Неплохо было бы иметь путешествие во времени, но Портативный Проход в Пятимерную Матрицу находился у кого-то ещё или же Льюап потерял его. Увеличитель интеллекта был у Зены, так что мне приходилось довольствоваться своим собственным МСКР.

Оставалось всего несколько секунд, а я выбрал всего четыре карты. Все остальные я сбросил, не желая отягощать себя ненужным снаряжением. Нужно ли ещё раз просмотреть все карты и взять какое-нибудь оружие или снаряжение, которые я так категорично отверг сначала?

Раздался звонок. Я остался с четырьмя картами на руках: кислородным аппаратом, селектором маскировки, нервно-паралитическим кнутом и иммунитетом.

— Всего четыре карты, Барни? — спросила Зена, подняв брови. —  Ты почти всё сбросил. Ты слишком самонадеян.

Я не обратил внимания на ее сарказм и попытался сосредоточиться. Никто не собирался ничего мне разъяснять, хотя было похоже, что они готовы ответить на некоторые мои вопросы. Но только пока игра ещё не началась на самом деле. Как только это случится, я уверен, они не раскроют и рта. Я должен выудить из них как можно больше верной информации, пока у меня есть на то возможность.

— А что ты сказала раньше об “остальных”? Кто они? — спросил я.

— Ты хочешь сказать, Барни, что считаешь нас единственными игроками? — вместо ответа переспросила Зена. — Неужели ты никак не можешь дойти своими крошечными мозгами до того, что это больше не примитивная пластмассовая игра вчетвером? В настоящей игре принимают участие и другие существа. Нам просто посчастливилось оказаться на этой планете первыми. Но у меня есть подозрение, что и остальные уже здесь. — Голос её звучал не слишком радостно.

Мэнни повернулся и посмотрел в окно, находящееся у него за спиной, в сторону пустынного пляжа. Можно было различить во тьме неясные силуэты, швыряемые во все стороны ветром, которые сквозь оконные стёкла, залитые водой, казались мутными пятнами.

На крыльце раздался глухой удар, что-то скрипнуло и заплескалось, как будто на ветру застонали ветви деревьев. Мы вздрогнули.

— Должно быть, остальные, — произнёс Джо.

— А известно сколько будет продолжаться игра? — поспешно спросил я.

— Пигги знает. Пигги решает, — прошептал Мэнни с благоговейным ужасом в голосе. — Пигги закончит игру. А Пигги так долго ждал.

Все трое медленно поднялись.

— Но что же всё таки происходит в конце? — закричал я, подскакивая и отбрасывая стул. — Неужели то же самое? Неужели выживает только один, у которого Пигги, а все остальные игроки и их родные планеты уничтожаются?

Они молча смотрели на меня.

— Но этого не может быть, идиоты! — орал я. — Это слишком... слишком ужасно, слишком жестоко. — Я никак не мог подобрать нужных слов. — И в этом нет смысла. Если бы все игроки, кроме одного, выбывали из игры всякий раз, как она заканчивалась, как бы она могла начаться снова? Она бы остановилась! Она бы сама себя разрушила после первой партии!

Не проронив ни слова, они пошли прочь от стола, растворяясь во тьме.

— Но вы обязаны сказать мне, чем она кончается! — умолял я. Мой голос сорвался, в нём зазвучали истеричные ноты. — Теперь я стал одним из игроков. Разве я не должен знать правду?

— Мы учились играть, как и ты, на доске, — произнесла Зена. Только теперь она говорила совершенно чужим голосом, чужим, металлическим и неестественным, словно человеческие слова были ей чужды. — Вот всё, что нам известно о конце игры.

— А чем закончилась ваша последняя игра? — Я уже был готов разреветься от отчаяния.

— Нашша первая нассстоящщая игра вссё ещщё не прошшла, — прошипел из темноты абсолютно незнакомый голос. И все трое скрылись.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

 

Их молчаливый уход вызвал лёгкое дуновение воздуха в комнате, три свечи погасли.

Должно быть, я закричал. Затем, всхлипывая, нагнулся над оставшейся свечой и прикрыл руками пламя. Я не мог ни о чём думать. В голове у меня была полная каша.

Я так и стоял, пока у меня не затекла шея. Мне почудилось, что что-то движется у меня за спиной. Я резко обернулся.

Там никого не было. Но я всё же решил, что вместо того, чтобы стоять совершенно беззащитным по середине пустой, тёмной комнаты, лучше прислониться к чему-нибудь спиной. Я вытащил свечу из пепельницы в форме Флориды и попятился от стола, пока не почувствовал, что упёрся в деревянную стену. Теперь, по крайней мере, на меня не могли напасть сзади.

Значит, они тоже не знают, чем закончится игра. Какой бы долгой она ни была, это всё ещё их первая настоящая игра. Остальное в настольной игре отличалось от настоящей. Но каким будет конец? Будет ли он таким же или он тоже будет другим?

По крайней мере, не я один ничего не знаю о конечном результате. Мы в одинаковом положении. И это несколько успокаивало меня.

Хотя они могли соврать. У меня не было причин доверять им. Может, на самом деле они знали истинный итог игры, но не сказали мне. Чтобы я был слабее.

Но тогда как же я мог выработать стратегию? Как я мог действовать? Не слишком заманчиво оказаться втянутым в опаснейшую игру и не знать при этом её правил. Я снова запаниковал. У меня не было шансов.

На крыльце раздался скрип, на этот раз гораздо более сильный. Наверху хлопнула дверь, и моя свеча погасла. Я вглядывался в пятнистые, шевелящиеся тени за окном. Мои колени дрожали.  Я выронил из рук свечу и ничком упал на пол, закрыв глаза и всхлипывая.

“Почему ты не послушался меня? Мои знания могли бы продлить ему жизнь. Отвечай же! Ты ведь не глухонемой!” - раздался в моей голове  тихий, безжизненный голос.

У меня перехватило дыхание, и я откатился в сторону, чтобы хоть как-то защититься. Но, как и раньше, поблизости никого не было. Голос, казалось, звучал непосредственно в моём мозгу.

Как бы я ни был напуган, теперь я мог более спокойно обдумать причину его появления, чем раньше, когда здесь сидели эти трое, уставившись прямо на меня.  И я пришёл к выводу, что если у меня в голове раздаётся чей-то голос, это не означает, что я рехнулся. Это значит, что со мной кто-то разговаривает при помощи телепатии — это выглядело не более невероятно, чем многое другое, что уже сегодня произошло.

Но кто говорил со мной? Голоса не было, пока я не вытянул свою карту и не вступил в реальную игру. Что это значит? И почему Зена говорила, что кто-то втянул меня в игру?

И тут меня осенило. Я сел, вдруг снова ощутив в душе надежду. Наверное это Пигги! В конце концов, я был игроком, обладавшим Пигги. Возможно, Пигги во время игры общается с таким игроком и помогает ему.

Может, он даже отвечает на вопросы.

— Ты Пигги? — мысленно спросил я его. — Значит, вот ты кто?

— Ин свлллииибдж к’ссххххрлкссуиззз, — ответил мне голос змеиным шипением.

— Замечательно, всё это просто замечательно, — прошептал я. На меня вновь нахлынуло ощущение безнадёжности. — А у меня нет переводчика.

Снаряжение! Я совсем о нём позабыл, пока голос случайно мне об этом не напомнил. Я вскочил на ноги. Ведь теперь это были не просто карты. Но куда я его подевал? Мне никогда не найти его без помощи фонарика. А снаряжение мне нужно именно сейчас, пока на меня ещё не напали. Я стал ощупью пробираться вдоль стены в сторону кухни, обогнул угол. Там было ещё темнее, чем в столовой — окна, расположенные над раковиной, были совсем маленькими. Я ничего не видел, но знал, что фонарик обычно лежал на холодильнике. Я вытянул вперёд руки и начал пересекать комнату.

Потом остановился. А вдруг кто-то из них поджидает меня там, по дороге к фонарику? Все трое умеют передвигаться бесшумно. И все они больше и сильнее меня, даже Мэнни.

Потом я вспомнил, как изменились их голоса, едва началась игра. Это значит, что они бросили свои маскировочные карты и приняли свой истинный облик.

Вдруг Зульма притаилась на полу в центре кухни? Да и положил ли я фонарик на место после того, как пользовался им вчера днём? Если его там нет, мне никогда его не найти.

Я прислушался к скрипу оконных рам, к неритмичной барабанной дроби дождя. Но ровного свиста — звука, предательски выдающего присутствие дыхательного аппарата Зульмы — я не услышал. Теперь  в своём истинном обличии им необходимы были дыхательные аппараты. Значит, на кухне больше никого не было.

Я подбежал к холодильнику, провёл рукой по гладкой, холодной поверхности. Мои пальцы нащупали рифлёную пластмассу. Я облегчённо вздохнул и, прислонившись спиной к холодильнику, включил фонарик.

Снаряжение лежало на кухонном столе, оно манило и притягивало к себе, как сверток с подарками, присланный на день рождения. Я сразу узнал кнут: белый, блестящий, свернувшийся в клубок, как ядовитая змея-альбинос. Я быстро потянулся к нему, повинуясь интуитивному стремлению защитить себя, но почти тотчас же остановил свою руку всего в полудюйме от острого, блестевшего наконечника. Я не умел им пользоваться, но браться за иглу было бы не разумно. Неровная рукоятка казалась на ощупь сделанной из камня. Она легко вошла в мою руку. Предусмотрительно отступив, я дёрнул за ручку и размотал кнут. При этом для пробы я слегка щёлкнул им. Острый наконечник зашипел, как гаснущая искра.

Я не был уверен, смогу ли воспользоваться им, но всё равно засунул рукоятку за пояс и вернулся к остальному снаряжению. Там была коричнево-зелёная капсула размером с шарик для игры в настольный футбол: антивирусная пилюля. Я некоторое время колебался, затем проглотил её, не зная, правильно я поступаю или нет.

— Опишите психологические ощущения, возникающие после проглатывания противоядия, — потребовал механический, как у робота, голос.

-- Оно не имеет вкуса, — автоматически ответил я. Потом вспомнил, что хотел спросить. — Давай, скажи мне правду, ты Пигги? Пожалуйста, ответь.

— Это Дьявол, Дьявол, он показал мне своё истинное лицо, Тобиас. Я должен был сделать это. Он Дьявол. — бесстрастно ответил голос.

Я горько вздохнул. Его ответы на конкретные вопросы были ещё более бесполезными, чем ответы Зены. Зены, которая на самом деле была Зульмой и в любой момент могла пойти в атаку. Мне нужно разобраться с остальным снаряжением, пока у меня ещё есть такая возможность.

Аппарат для дыхания под водой можно было распознать по трубке и маске. Вместо металлического цилиндра у него было что-то наподобие пластмассового баллона. Аппарат сидел на моих плечах почти невесомым рюкзаком и совсем не мешал двигаться. Мне трудно было представить, как это я вдруг смогу оказаться в воде, но кто его знает, что Джо, то есть Джирлб, способен сделать со своей гиперпространственной картой. Имело смысл надеть респиратор сразу.

Селектор маскировки был похож на наручные часы и удобно крепился на запястье. На нём имелся пустой экран и три маленькие кнопки - АКТИВАЦИЯ, ДЕЗАКТИВАЦИЯ и ВЫБОР. Когда я нажал кнопку “Выбор” на экране быстро, но вполне различимо, замелькали разнообразные существа. Я узнал участников игры — там были и Зульма, и Мойна, и Джирлб. Были там и такие, каких я никогда не видел. Когда я отпускал кнопку, образ ещё несколько секунд оставался на экране. Этого было вполне достаточно, чтобы успеть нажать “Активацию”, если бы мне это было нужно. Кнопка “Дезактивация” возвращала нормальный облик.

“Почему, интересно, Селектор маскировки и прочее снаряжение так хорошо сидят на мне?” — неожиданно задумался я. Почему инструкции были написаны на английском? И почему тогда и книга правил, и надписи на карточках тоже были на английском? На мгновение я растерялся, затем вспомнил, как, заглянув впервые в правила, я на секунду почувствовал, что слова расплываются у меня перед глазами, прежде чем сумел разобрать их. Конечно, книга меняла язык, на котором была написана, и становилась понятной тому, кто её читал: любая игра, в которой участвует так много разнообразных существ, должна быть устроена таким образом.

Когда кто-то из этих существ начнёт действовать? Как давно остальные появились здесь? Я знал, что они не оставят меня больше в покое.

Потом я снова услышал скрип. Только на этот раз он раздался уже не с крыльца: похоже было, что он доносится из столовой. Кто бы его не издавал, он находится д доме и движется в сторону кухни.

Хватит ли у меня смелости осветить его фонариком?

— Опишите психологические ощущения, возникающие накануне скорого  вымирания, — потребовал голос.

Я резко повернулся. Посреди кухни стоял Джирлб.

Он не был похож на своё изображение на карте. От него исходил сильный, вонючий, солёный запах, солёная вода и мыльная пена сочились из гладкой, маслянистой, серой кожи. Он стоял, выпрямившись в полный рост, слегка подавшись вперёд. Его громадные, перепончатые, полностью покрытые чешуёй кисти и ступни были широко расставлены, помогая сохранять равновесие. Ни шеи, ни носа, ни ушей у него не было. Красные, прямоугольные очки скрывали глаза. Рот выглядел как крепко сжатая безгубая щель под очками. Острый край трёхфутового длинного меча был зазубрен, как лезвие пилы, и когда Джирлб подался вперёд, зубцы нацелились прямо мне в глаза.

Он возник бесшумно и мгновенно. Он был без своего дыхательного аппарата. При помощи гиперпространственной карты он, как пловец, вынырнувший на секунду, чтобы набрать воздуха, мог мгновенно вернуться в океан, едва ему это понадобится. Но как часто ему нужно пополнять запас воды? Я знал, что обыкновенные морские животные могут удивительно долго находиться на поверхности.

Я повернулся спиной к столу, держа в одной руке фонарик, в другой кнут. Джирлб с трудом шагнул в мою сторону, шатаясь на ногах. Его меч с лёгким скрипом раскачивался вперёд-назад так близко от меня, что я мог ощущать на лице дуновение ветра. Один удар — и у меня не будет носа или глаз. Я знал, что прежде чем убить, он меня искалечит, потому что ему был нужен Пигги. И мне ничего не стоило остаться целым и невредимым, даже не применив мой кнут. Всего то я должен буду сказать ему, где лежит Пигги.

— Нет. Я был здесь раньше, — сухо сообщил голос.

А я вовсе не хотел его отдавать. Передо мной находился уже не Джо, но вонючая рыбообразная тварь, которая собиралась медленно отрезать от меня по кусочку, чтобы получить то, что ей было нужно. А Пигги, если это был он, Пигги был нужен я!

Джирлб был силён, но он находился в чуждой среде. Я сделал всего лишь одно быстрое движение рукой — острие кнута с шипением коснулось его ступни. Джирлб завалился на бок, булькающий хриплый стон вырвался из его сжатых губ, с обеих сторон лица открылись красноватые щели. Потом он исчез, и от него осталась лишь вонь и лужа на линолеуме.

Но он ещё вернётся и вернётся очень скоро, как только пополнит запас воды. И где бы я ни был, он мог появиться там, на сей раз подкравшись ещё ближе ко мне. Я отпихнул с дороги стул и юркнул под стол.

Сжавшись в комок, я затаился, и снова мне послышалось, что из столовой доносятся какие-то звуки. Они напоминали плеск воды, будто сотни языков вылизывали пол. Теперь уже пол в нашей кухне. Они не прекращались даже во время нашей битвы, как будто меч Джирлба и мой кнут не имели никакого отношения к их медленному течению вперёд.

Я посветил в ту сторону фонариком. Однородная, вязкая розоватая масса, напоминавшая раздавленную медузу, застилала весь пол нашей столовой и уже покрывала несколько футов кухни. Она двигалась вперёд. Ко мне.

В лицо мне выплеснулась струя солёной воды и ослепила меня. Что-то обвилось вокруг груди, крепко прижав руки к телу. Кнут и фонарик покатились по полу — меня выволокли из-под стола. Я сопротивлялся, но лассо крепко скрутило меня по рукам и ногам, причиняя сильную боль. Я не мог увидеть огромную фигуру существа, державшего верёвку, но мог узнать его по запаху. Джирлб вернулся и я, беспомощный, связанный, находился в его руках.

Он не мог говорить со мной, так как берёг воду, но это ему и не было нужно. Я слышал слабый гул, шёпот ветра и почувствовал, как острое лезвие полоснуло мне щёку. Я закричал.

Джирлб молча выжидал, как акула, притаившаяся на дне аквариума. Только сейчас не было толстой стеклянной стены, которая могла бы защитить меня. Инстинктивно я попытался стереть кровь, заливающую мне лицо, но мои руки не двигались. Верёвка ещё более крепко обвилась вокруг меня.

Очки позволяли Джирлбу видеть в темноте: лассо было брошено идеально, удар был нанесён точно в цель. Это было лишь предупреждение — он не нанёс мне серьёзных повреждений, — но вряд ли он будет столь же добр в следующий раз. Новым ударом он может отрезать мне ухо.

— Что мне делать? — обратился я к голосу. — Помоги мне, умоляю!

— Ты никогда не выйдешь из этой комнаты, Итэн. И я только желаю тебе добра, забирая этот предмет, ставший навязчивой идеей...

— Эй, берегись! — яростно приказал я ему. Почему он не скажет хоть что-нибудь дельное?

Следующий удар был глубже первого: он разорвал рукав моей футболки.

— Остановись! Погоди минуточку. Я всё тебе скажу! — взмолился я в надежде задержать его, пока он не бросится за новым запасом воды. Но, может, он не будет этого делать. Дельфины, как я неожиданно вспомнил, могли не дышать полчаса.

Но тут на моё счастье дверь в подвал со скрипом распахнулась. Я с трудом мог различить на верхней ступеньке приземистую, шарообразную фигуру, но ритмичный, глухой свист дыхательного аппарата я узнал сразу.

Это пришла Зульма.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

 

Зульма была не более четырёх футов в высоту, но такой толстой, что ей никак не удавалось пролезть сквозь подвальную дверь до тех пор, пока она не вскарабкалась на стену и не протиснулась боком. Я отчётливо слышал царапанье острых когтей о дверной косяк, когда она пыталась протащить свою тушу в комнату. На фоне бледного пятна холодильника мне было видно, что сочленения её лап длиннее самого тельца. В гранях её глаз блеснул тусклый свет, проходящий сквозь окно, когда она на мгновение остановилась, чтобы понаблюдать за происходящим.

Она заговорила. Это был хриплый, гортанный, свист, резкий и дребезжащий, как скрип толстой иглы по пластинке, перемежающийся внезапным пощёлкиванием и гоготанием, и брызгами слюней. Без своего переводного устройства я не мог ничего понять, но он звучал так мерзко и противно, что, пожалуй, было лучше не знать, о чём шла речь.

Какой бы гадкой она мне не показалась, её появление было просто настоящим подарком судьбы для меня. Теперь они с Джирлбом были врагами, а не товарищами. Моим пыткам должен настать конец, так как им придётся сразиться за меня. Во время предстоящей битвы мне, может быть, удастся избавиться от лассо, забрать своё снаряжение и удрать от них.

Потом Зульма неожиданно быстро двинулась ко мне. Почему же Джирлб не останавливает её? Я пытался убедить себя, что она не станет меня убивать или тяжело ранить, пока я не открою, где прячу Пигги. Но трудно было разумно мыслить, глядя на все эти многочисленные лапы и зубы, направляющиеся прямо в мою сторону. Я неистово забился, крича во всё горло, отбиваясь и визжа. Даже если мне и был дан шанс признаться, где Пигги, я просто не смог бы сейчас ничего сказать: я слишком обезумел от ужаса. Моё сопротивление длилось недолго. В два счёта я оказался беспомощно лежащим на полу, как мумия, полностью замотанный в её липкие нити, и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Она откатила меня прочь с дороги — назад под стол — и только когда боевой трофей был надёжно и аккуратно упакован, она и Джирлб приготовились к схватке.

Он сделал выпад. Она увернулась, выпустив ему в лицо ядовитую струю. Он сделал ещё один выпад — яд не причинил вреда, Зульма промахнулась. Она размахнулась каким-то оружием, но прежде, чем она успела применить его, Джирлб ударил своим мечом и выбил оружие из лап.

Сражение происходило в полном молчании и сопровождалось лишь размеренным свистом её дыхательного аппарата. Мне не хотелось видеть, как они дерутся, и я закрыл глаза. Вдруг я вспомнил о маме и папе: было уже поздно. Может, они скоро вернутся домой и спасут меня.

Спасут меня? Да это просто смешно! Единственно, что их ждёт, едва они появятся в дверях, — быть убитыми одним существом или другим. И это было ещё одно ужасное событие, которое поджидало меня в будущем и которое я был бессилен предотвратить.

Но я не мог бездействовать. С неимоверным усилием я перекатился  на другой бок: я надеялся, что мне удастся исхитриться и взять зубами рукоятку кнута. Потом я глазами изучил след, оставленный лучом моего фонарика на коричнево-буром линолеуме.

И тут я снова завизжал. Розовая, вязкая каша, которая плескалась и пузырилась у дверей, теперь покрывала половину кухни. Она находилась всего в ярде от моего лица.

Джирлб покачнулся и его перепончатая ступня угодила прямо в середину массы. Он дико завопил от боли: его крик был слышан ещё долю секунды после того, как он скрылся в гиперпространстве. За такое короткое время грязная масса ухитрилась преодолеть десяток ступеней и сомкнуться вокруг его ноги. Она в миг заглотила её и теперь продвигалась в сторону моего лица.

В этот момент Зульма тоже заметила массу. Я услышал её печальное бормотание. Она схватила когтями мои ноги и рывками потащила меня по полу. Я был её законной добычей, отвоёванной у Джирлба, если, конечно, ей удастся вовремя улизнуть со мной от этой массы. Я помогал ей изо всех сил. Мне не очень то нравилась Зульма, но эта розовая штука, казалось, была настроена ещё менее дружелюбно.

Потом Зульма остановилась и издала дребезжащий вопль, от которого у меня похолодело внутри. Я повернулся, насколько это было возможно, и увидел, что розовая каша или её ответвления уже пробрались в кухню через заднюю дверь. Мы были окружены. Уйти из кухни можно было только через подвал, но и это свободное пространство сужалось с каждой секундой. Со мною в лапах Зульме ни за что не успеть осторожно пробраться к подвалу. Она бросила меня и поползла к подвальной двери, протиснула свою толстую тушу и прошлёпала вниз по ступенькам. Свист дыхательного аппарата, сопровождаемый её разочарованным стрекотанием и хныканьем, исчез вместе с ней.

А я остался лежать в кухне и беспомощно наблюдать за розовой массой, которая приближалась ко мне всё ближе и ближе. Я уже слышал её чавканье. Вскоре вокруг меня осталось не более дюйма чистого пространства. Я ждал, затаив дыхание.

Маленький, узкий отросток протянулся к моему лицу: эта штука не собиралась сожрать меня всего сразу, она хотела сделать это постепенно, поглощая по кусочку, как до этого Джирлб собирался пытать меня, пока не получит то, чего желал.

И тут я вспомнил о Пигги.

— Возьми его, ты получишь его, я скажу, где он! — пролепетал я. — Пожалуйста, перестань. Он в... — Но, видимо, она всё равно намеревалась сожрать меня. Розовый палец снова потянулся ко мне. Он дотронулся до моей щеки.

Я закрыл глаза и завизжал, предчувствуя дикую боль, которой так боялись все остальные.

Я перестал кричать, когда понял, что не ощутил ничего страшного, кроме лёгкого прикосновения чего-то сухого и пушистого. Я раскрыл глаза.

Мне показалось, что та часть, которая дотронулась до меня, перестала быть однородной массой. Я увидел, как ещё один палец попытался дотронуться до моего носа, но, едва он коснулся кожи, как тотчас же засох.

Розовая масса выжидала, не выпуская меня. Возле омертвевших частей, которые касались меня, прошла лёгкая рябь.

Она не вредила мне так, как остальным. Значит, у меня был иммунитет.

Долго же я со своим МСКР 93.7  доходил до очевидных вещей. Может, это произошло потому, что раньше я никогда не видел лишайников — мыслящих, плотоядных лишайников с планеты Мбридленджил, — которые были моим характером в самой первой игре. А мне они не могли причинить вреда, потому что у меня был иммунитет, та капсула, которую я принял.

Наконец-то я стал работать головой. Остальные не знали, что у меня иммунитет. Лишайник этого также пока не понял — ещё один палец тянулся к моей щеке. Он, может быть, и разумный, но особым умом не блистает. Видимо, слишком долго идёт информация от одной его части к другой. Возможно, мне удастся использовать это в своих интересах, пока вся колония лишайников не поняла, в чём дело.

Я стиснул зубы и перекатился на живот, угодив прямо в вязкую кашу. Она запузырилась и из неё повалил пар, пока она прожорливо прогрызалась сквозь толстые нити Зульмы, сквозь одежду к моему телу. Но едва ее розовые щупальца дотронулась до моей кожи, они завяли, стали сухими и безжизненными.

Один миг — и я уже стоял. Ошметки того, что было нитями Зульмы и моей одеждой, слетело на пол. Лишайникам не потребовалось много времени на то, чтобы проглотить мои ботинки. Я радостно, как ребёнок, резвящийся под дождём, зашлёпал босыми ногами по розовой массе. Она хрустела и ломалась, словно картофельные чипсы.

На мне продолжали висеть дыхательный аппарат и селектор маскировки, а фонарь и кнут, которые лежали под столом, лишайник, слава богу, не заметил. Я вытащил их и поспешно выключил фонарик, чтобы не сели батарейки. Мне не нужен был свет, чтобы сделать следующий ход.

Я облокотился о стол. Постепенно моё дыхание становилось ровным. Слишком многое произошло за последние несколько минут. Я был рад, что могу хоть немного передохнуть и прийти в себя. Неужели игра на самом деле должна быть настолько  жестокой? Или же сами игроки сделали её такой? И все развивается так быстро! Сначала я был беззащитной жертвой двух монстров. Теперь, всего несколько минут спустя, я вроде бы в безопасности и даже имею кое-какие преимущества. Но неужели случайно мне попалось противоядие от лишайников? И где бы я был в эту минуту, если б не принял его?

— Дело не только в злом роке, мой дорогой Итэн, но также в том, как человек противостоит ударам рока, что и определяет его истинный жребий, — ласково напомнил мне механический голос.

— Что верно то верно, — ответил я. Я сам выбрал противоядие, разве не так? И мне хватило ума принять его, пока у меня была такая возможность.

Мои глаза уже немного привыкли к темноте, так что теперь я мог видеть без фонарика, хотя мир и состоял большей частью из чёрных и серых силуэтов. Осмелев, я бродил по тёмному дому. Лишайник начинал мне казаться красивым рисунком с видом на Красное Море, как в поэме Де Милле. Но мне вовсе не хотелось, чтобы он уходил из дома. До тех пор, пока он находится здесь, никто другой сюда не сунется. “Милый лишайник, дорогой мой лишайничек. Ты только останься дома, и Барни накормит тебя до отвала” — уговаривал я. В подтверждение своих слов я залез в холодильник, вытащил упаковку болонской колбасы и бросил в розовую массу. Лишайник с удовольствием сожрал её. Я быстро закрыл и запер на замок входную и заднюю двери. Затем, для пущей верности, разрезал кухонным ножом палец и провёл кровью тонкую черту перед каждой из дверей на тот случай, если лишайник попытается ускользнуть сквозь щели. Вернувшись на кухню, я один за другим скормил ему сэндвичи, которые приготовила мне утром мама. “Как тебе завтрак? — спросил его я. — Очень вкусный, правда? Ты только останься, здесь ещё полно еды”.

Зульма и Джирлб пока не причинили мне вреда. С Мойной я ещё не виделся, но знал, что в нашей атмосфере слишком мало гидрогена. Здесь она вынуждена тащиться по земле, еле волоча ноги, и лишайники так же опасны и ядовиты для неё, как и для всех остальных. Всё, что мне остаётся сейчас, это ждать, пока они не отстанут от меня. Я надеялся, что мама и папа не вернутся домой в ближайшее время. Они-то уж точно ни за что не поверят мне, как бы я ни старался их остеречь, и лишайники мгновенно заживо сожрут моих родителей.

Тем не менее, сейчас у меня была передышка, и я мог использовать её, чтобы получить новые сведения о голосе.

— Что ж, у нас есть немного времени, — произнёс я про себя. — Кто же ты, наконец?

— Я не так глуп, как они думают. Им никогда не найти  меня здесь... Но что происходит? Почему я теряю высоту? — произнёс в ответ голос со своими металлическими, однообразными нотками.

Сейчас, когда мне удалось немного расслабиться, несуразицы, которые произносил голос, не так сильно действовали мне на нервы — они напоминали головоломку, занимательную часть игры. — Но ты вовсе не теряешь высоту, — утешил я его в надежде, что он ещё чего-нибудь мне скажет. — Ты в безопасности, со мной.

— Может, Зшуузш сможет помочь, — пробубнил голос. — Пауки, мне нужны пауки. Помоги мне, Зшуузш! Я падаюююю...

Зшуузш! Так звали слизняка, жившего у Льюапа во рту, который помогал ему выкручиваться из трудных ситуаций. Но как голос мог принадлежать Льюапу? Он умер много лет назад. И всё же... — Ты Льюап? — спросил я.

— Почему ты не послушался меня? Мои знания могли бы продлить ему жизнь! Отвечай же! Ты ведь не глухонемой!  — ответил мне голос с интонациями, с которыми обычно говорит автоответчик.

Я уже слышал раньше эти слова, и они принадлежали не Льюапу. Их произнёс капитан, после того, как Льюап умер. Но голос не мог принадлежать никому из них, да и они оба не могли одновременно разговаривать со мной. Я снова занервничал. Смогу ли когда-нибудь разобраться в этом? — Тебе что, трудно просто сказать мне, Пигги ты или нет? — спросил я.

— Это Дьявол, Дьявол, он показал мне своё истинное лицо, Тобиас. Я должен был сделать это. Он Дьявол, — повторил голос.

Это говорил Итэн, брат капитана! Теперь я окончательно был сбит с толку, и начинал злиться.

— Чёрт с тобой! Меня не волнует, кто ты.. — начал было я.

Но тут без всякого увеличителя мозгов я всё понял. Только одна вещь была сначала с Льюапом на его разбившемся корабле, потом у Итэна и у капитана — Пигги. Только Пигги мог услышать все разговоры, которые теперь повторял мне.

— Итак, значит, ты Пигги! — закричал я. — И ты на моей стороне, правда? Давай же, ответь мне.

— Опиши психологические ощущения, возникающие в результате осознания жизненно важной истины, — вот всё, что мог сказать мне в ответ механический голос.

Но этого было достаточно.

— Значит, ты подтверждаешь то, что я прав! — заорал я. — Ты должен помогать каждому игроку, владеющему тобой!

— Дело не только в злом роке, мой дорогой Итэн, но также в том, как человек противостоит ударам рока, что и определяет его истинный жребий, — отозвался голос.

Снова говорил капитан. Он действительно это говорил, если верить бумагам. Только кажется, что Пигги отвечает. А он лишь констатирует то, что на самом деле случилось когда-то — доказательством служат бумаги. И это значит, что он может рассказать мне правду о себе и об игре, рассказать мне то, чего не знают даже другие. Всё, что я должен делать, это правильно задавать вопросы. И лучше сделать это побыстрее — игра может перемениться в любую секунду.

— О кей, мистер Пигги, — громко начал я, отходя от стола. — Я знаю, что вы говорите только правду. И сейчас нам предстоит один очень серьёзный откровенный разговор.

— Не ссспешши, Барни, не ссейчассс, — прошипел откуда-то сверху голос. И этот голос не принадлежал Пигги. Я огляделся.

Мойна. На ней какой-то сложный, практически бесшумный дыхательный аппарат, наполненный гидрогеном, который поддерживает её толстую голову в воздухе. И к тому же у неё, как и у меня, иммунитет к лишайникам. Она тихо засмеялась и поплыла ко мне, выпустив когти.

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

 

— Я сссильно ждала этого интимного маленького tete-a-tete ссс тобой, Барни. Но ссейчассс мне кажетссся, ччто мы вовссе не одни, — произнесла Мойна дразнящим, свистящим шёпотом. — Сссдессь, кажжетссся, приссутсствует некто третий, очччень разговорччивый третий, и он сссовссем близзко от нассс.

Она пряталась в кухне и подслушивала. Она слышала мои громкие крики, мой мысленный разговор с Пигги, предназначенный для меня одного. Это были мои тайные мысли, которые могли бы дать мне в будущем преимущество над остальными. Что же успела узнать Мойна из моих слов? Я сжал в руках кнут и фонарик.

— Итак, ты Пигги, и ты на моей ссстороне, — передразнила меня Мойна своим шепелявым голосом. — Да только, боюссь, не ссслишшшком долго ему быть на твоей ссстороне, дорогушшша Барни, — каждое слово она подчёркивала струёй своего зловонного, наполненного газом дыхания.

Зря я включил фонарик: она парила в воздухе всего в ярде от моего лица.

С Зульмой мы встретились в полной темноте, Джирлб был похож на рыбу, а разве рыба может вызывать слишком сильное отвращение? Но Мойна — это совершенно другое дело. Карточка Мэнни не давала верного представления о её внешности. Уродливая, мягкая голова была вся покрыта слизистой оболочкой, её пересекали толстые разветвления вен. Она пульсировала и содрогалась, как какой-нибудь вырезанный внутренний орган.

Длинные нити, которые волнами опутывали щупальца Мойны, напомнили мне дождевых червей. Сами щупальца были гибкими, но мускулистыми, с другой стороны на них были присоски, выделяющие желтоватое, липкое вещество. Глаза, находящиеся над щупальцами, вздувались, вылезали из орбит, затем возвращались на место, а затем снова вздувались.

— Как насчёт маленького поцелуйчика, Барни? — спросила она, раскрыв дрожащий, выдающийся вперёд рот, который напомнил мне игрушечный нос-картошку из резины. Затем рот покрылся морщинами, она засмеялась и выпученные глаза угрожающе завертелись в глазницах.

Но я был достаточно быстр, чтобы заметить движение щупальца, и поднял кнут. Мойна увернулась.

— Милая игрушшка, но и у меня есссть сссвои игрушшшки, — сообщила Мойна и обхватила щупальцем большую, пустую бутылку из под “колы”, стоящую под раковиной. — И я ни на сссекунду не зассомневаюсссь, иссспользовать ли мне ихх. Я не сссообираюсссь церемонитьссся ссс тобой, как другие. Ты мне большшше не нужен.

— Тебе никогда не найти Пигги, если ты убьёшь меня, — сказал я, надеясь, что это так.

— Ты хочешь сказать, правдивого Пигги, — ответила Мойна и весело выпустила изо рта струю газа. — Любящщего факты. Ссслишшшком чессстного Пигги. Разве не так, Барни, дружище? Ссмышшлённый глупышшшка Барни. — И она сильным ударом отколола горлышко бутылки и замахнулась им, как бейсбольной битой.

Это напомнило мне то, как ещё раньше у себя на кухне Мэнни замахнулся на меня резиновой лопаткой. Но эта Мойна не имела никакого отношения к Мэнни. В Мэнни чувствовалась доброта, наивность, из-за которой он так часто проговаривался и выдавал себя. Но существо, которое находилось передо мной, было ещё отвратительнее тех других. Правда ли она знает настолько много, насколько кажется?

— Ты запугиваешь меня. Ты не такая на самом деле, — произнёс я, пытаясь отвлечь её. — Ты была Мэнни, а Мэнни был самым хорошим из всех. Мэнни любил меня. Он не был похож на остальных. Он не хотел причинить мне зла.

— Просссто Мэнни был более удаччливым актёром, чем оссстальные, — ответила Мойна, целясь в меня разбитой бутылкой. Я увернулся и бутылка со свистом пролетела мимо моей головы. Она была брошена с такой силой, что вдребезги разбилась, ударившись о стену за моей спиной.

— И гораздо ссообразительнее, чем они его сссчитали, — продолжила Мойна. Бросок отбросил её к окну, но теперь она уже снова плыла вперёд. — Мэнни достаточно сссобразителен, чтобы взять с сссобой переводчика. — (Вот почему я понимал её.) — Доссстаточно умён, чтобы выжидать, ссслушшать, запоминать.

— Ты ничего не знаешь, — настаивал я, надеясь, что мой голос не дрожит. — Ты блефуешь.

— Я подозревала, что Пигги говорит правду тому, кто владеет им. Ты сссказал сслишком много. Когда ты умрёшшь, я буду владеть им. И тогда он рассскажет мне то, что мне хочется узнать. И прежде всссего, сскажет, где ты прячешь его. Я ужже говорила тебе, Барни, ты мне большшше не нужен.

— Нет, всё не так просто, — настаивал я. Но было слишком поздно. Я сболтнул достаточно, чтобы Мойна поняла, что из себя представляет Пигги и что он может ей дать. Она действительно считала, что убрав меня с дороги, она сможет узнать у него, где я его спрятал.

Мойна продолжала двигаться ко мне. Я поднял кнут, отгоняя её назад. Она отплыла в другой конец кухни, к плите. Почти в тот же миг я увернулся от брошенной в меня тяжёлой металлической сковороды, которую она сняла с одной из конфорок.

Единственно, на что я надеялся, это продержаться ещё хоть немного времени, чтобы выудить у Пигги новую информацию — информацию о том, что на самом деле произойдёт в конце игры, и сколько времени осталось до конца, и кто такой Пигги. Если б мне удалось это узнать, я мог бы спастись.

Кухонный нож просвистел возле уха и, дрожа, воткнулся в стену.

Проблема заключалась в том, что Пигги не умел выражаться точно. Он не отвечал прямо на вопросы. А я был не в том положении, чтобы следить за подбором слов или блистать умом.

— Вссся эта пусстая болтовня ссстановитссся ссслишком сскучной! — взвизгнула Мойна. Щупальце потянулось назад и вытащило что-то — оружие? — из дыхательного мешка, прикреплённому к её голове.

Я вытянул вперёд руки и ощупью стал выбираться из кухни, спотыкаясь и задевая за предметы. Что-то ритмично хлопало у меня на  запястье. Селектор маскировки! Я совсем позабыл о нём.

У меня было всего несколько секунд, пока Мойна не обнаружила меня и не выстрелила. Я сел на корточки возле камина. Лишайник под моими ногами ещё не сообразил, что от нужно меня сторониться. Прислушиваясь, не приближается ли Мойна, я нажал кнопку “Выбор”. На экране замелькали разнообразные существа. Кем же мне стать?

Мойна, яростно шипя, ворвалась в комнату. У меня не было времени посмотреть, как выглядит её оружие. Я нажал пальцем кнопку “Активация”.

Из ружья вырвалась молния и рассекла воздух там, где секунду назад находилась моя голова, расплавив в камине железную подставку для дров: вовремя я нашёл свою маскировку. Мойна издала пронзительный разочарованный визг и завертелась, как ошпаренная.  Но я на время спасся от неё.

Я превратился в лишайник.

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

 

Став лишайником, я вовсе не почувствовал всего того, чего  ожидал, хотя, честно говоря, у меня не было времени хорошенько поразмыслить об этом.

Так как это была всего-навсего маскировка, я сохранил некоторые  человеческие чувства. Часть меня могла “видеть” комнату и Мойну, и селектор маскровки у меня на поясе, и даже самого себя в новом обличии — как розовый, мокрый корнфлекс на полу.

Но своей другой частью я чувствовал тоже, что чувствуют лишайники. Не обычный земной лишайник -- это было бы слишком глупо, — но разумные, плотоядные лишайники с планеты Мбридленджил. И я был одним из них, членом этой безрассудной колонии, которая рисковала своей жизнью на странной, чужой планете.

Первое, что я ощутил, — это голод. Не удивительно, что эти маленькие существа были такими прожорливыми! Такого голода я не испытывал никогда за всю свою жизнь. Желание утолить его было таким же постоянным и мучительным, как необходимость снова глотнуть воздуха.

Моим родителям крупно повезло, что ковры, покрывающие пол в столовой, были синтетическими. Настоящая  шерсть не выдержала бы и пяти минут. Хорошо ещё лишайникам пришёлся не по вкусу линолеум: только это удержало нас не сожрать полы.

И всё же лишайники, которые находились в столовой не умирали от голода. Беспокойные заявления биологов о том, что людей окружают полчища невидимых микроорганизмов, не зависимо от того, насколько “чистоплотными” считают себя эти люди, оказалось правдой. Вокруг было полно вкусных жучков, и хотя они были маленькими, их хватало, чтобы не умереть с голоду — всё равно, что питаться одними закусками.

Нам так хотелось толстую, слизскую, сочную Мойну, которая пока  находилась вне досягаемости. Но это не могло длиться вечно. Её держит в воздухе нечто искусственное и непрочное, без него, в естественных условиях, она давно бы была здесь, внизу, вместе с нами. А природе нужно доверять. Скоро главное блюдо будет подано.

Мы последовали за Мойной, Зульмой и Джирлбом на эту планету, в этот дом. Мы тоже хотим Пигги. И мы смогли распознать существо, которое живёт здесь и которое, следовательно, должно иметь Пигги, по его сходству с местными обитателями. Мы знали, что откусывая от него по кусочку, мы быстро заставим его отдать нам Пигги, что, впрочем, не спасло бы это существо — мы мгновенно бы сожрали его, едва Пигги оказался бы у нас.

Но сейчас неожиданное разочарование ощутили те из нас, кто находился около камина: существо, которое владеет Пигги, ядовито. Наши товарищи, которые первыми пытались доказать это, мертвы, как и многие другие, которых уничтожило само существо, пока весть об этом его свойстве не стала широко известной.

Так как отдельные особи лишайника не обладают яркой индивидуальностью, потеря нескольких дюжен особей не причиняет особо сильного ущерба для всей колонии, как это происходит у людей. Мы бесчувственные существа, все наши “эмоции” сводятся к еде. Но всё же смерть наших товарищей не желательна, поскольку она делает нас слабее.

А сейчас ещё более увеличились наше разочарование и нерешительность: существо с Пигги исчезло. К тому же, мы пойманы в этом жилище — все выходы перекрыты ядом, который он оставил. Нам ничего не остаётся делать, кроме как продолжать есть. Наши соединения, находящиеся непосредственно под Мойной, приступили к разработке плана, как стащить её вниз. Пища придаст нам силы.

То что сохранилось во мне от Барни, соображало довольно туго. Сначала меня удивило, почему лишайники, находящиеся рядом со мной, не засохли от одного моего прикосновения. Видимо потому, что будучи лишайником, я не мог быть ядовитым для самого себя или для себе подобных.  Мне повезло, поскольку так я мог слиться с общей массой. Одиночный лишайник, окружённый отмершими ветвями, стал бы отличной целью для Мойны.

Мы автоматически продолжали есть и переваривать небольшие куски информации. Оказалось, что я тоже могу передавать информацию и одновременно иметь свои собственные мысли, мысли Барни. Пришло время моего разговора с Пигги. И даже замаскированным у меня было мало времени. В любой момент Мойна могла сообразить, где я, или не захочет ждать и терять попусту время, и начнёт выжигать лишайник из своего оружия.

— Пигги! — подумал я. — Ты слышишь меня?

— Опиши психологические... — последовала долгая пауза, затем снова раздалось жужжание его голоса. — Что-то изменилось. Опиши психологические изменения.

— Я лишайник, прячусь от Мойны. Но у меня нет времени. Правду, Пигги, скажи мне правду! Что в действительности происходит в...

— Ты лишайник? Это восхитительно! — голос Пигги стал звучать на пол тона выше, как пластинка, играющая чуть быстрее, чем обычно. — Лишайник? О, я завидую тебе, ты приобретёшь потрясающий опыт. На что это похоже? Опиши свои ощущения как можно подробнее!

-- Завидовать нечему, — пояснил я, стараясь сохранять спокойствие. — Их волнуют лишь еда и убийство. Пожалуйста, у нас мало времени. Кто ты такой? Что случится в конце игры?

— Но я никогда не испытывал то, что чувствуют лишайники. Для меня это загадка. Описывай, описывай, — требовал Пигги. — Опиши каждое их ощущение как можно детальнее!

Мойна снова издала зловещий крик. Вспышка — и не стало ещё одной каминной подставки. Следующим на очереди стоит лишайник.

— Хорошо, хорошо! Я всё опишу ! — горячо пообещал я. — Но сначала ты расскажешь мне, кто ты такой и что случится в конце игры!

Последовала ещё одна короткая пауза.

— Ты можешь переговариваться с лишайниками? — спросил меня Пигги своим обычным, не ускоренным голосом.

— Да, Да, я расскажу тебе всё о них. Только скажи, кто ты такой, и почему все так хотят завладеть тобой. Быстрее!

— Но ведь... ведь это я хочу их.

— Что?

— Да. Это именно я хочу их. В этом суть того, что ты называешь игрой. Без неё меня бы ждало вечное забвение в глубинах межзвёздного пространства, — казалось, эта мысль приводила его в ужас.

— Так, значит, игра нужна для того, чтобы существа стремились к тебе... — Такой обман не был для меня полной неожиданностью. Я ещё раньше заметил одно слабое место при трансформации настольной игры в настоящую: если все проигравшие будут уничтожены, игра закончится после первой же партии. — Но зачем для того, чтобы заставить существа любить тебя, понадобилась игра? — спросил я. — Что в тебе такого плохого, отчего они могут бросить тебя в самом дальнем и пустынном углу космоса?

— У меня икота.

К такому повороту дел я не был подготовлен.

— Я что-то не понял. Ну и что с того, что у тебя икота? Это ведь безвредно.

— Точно, безвредно. Для меня, — механическим голосом добавил Пигги. — Просто непроизвольный спазм, который я не могу контролировать. К сожалению, его эффект в этом мире эквивалентен взрыву 100 мегатонной ядерной бомбы.

Хорошо, что лишайники не имеют эмоций. Я ещё был в состоянии разумно рассуждать, узнав такое. Но от шока я не мог больше поддерживать контакт с лишайниками, окружающими меня, слишком много сил ушло на то, чтобы полностью осмыслить полученную информацию, привести всё к логическому концу.

— Это значит... всё происходит с точностью до наоборот? — спросил я, помолчав немного. — Все думают, что Пигги принесёт спасение, но на самом деле тот игрок, у которого на руках Пигги, уничтожается в конце игры? Он, а не другие?

— Печальный обман. Но у меня не было выбора. Кто бы захотел владеть мной, если б все узнали правду?

Лишайники, находящиеся рядом, стали замечать, что что-то не так. Они забрасывали меня импульсами, которые мне было всё сложнее не замечать. Также нельзя было забывать о Мойне, которая целилась прямо в пол около камина. Только флегматичная натура лишайника позволяла мне сохранять хладнокровие и продолжить расспрос: — А когда ты собираешься икать в следующий раз?

— По моим меркам мгновенно. Но по вашим... приблизительно через тридцать три минуты.

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

 

Своей человеческой частью, умеющей видеть, я взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Было 1:27.

Сохраняя полное спокойствие, благодаря бесчувственной природе лишайника, я стал просчитывать свои возможности.

Моим первым побуждением было сбросить маскировку и отдать Пигги Мойне: тогда она мгновенно уберётся вместе с ним с Земли, и сделает это настолько быстро, насколько только позволит её корабль.

Но я вовремя остановился. Она выстрелит в меня, едва я приму человеческий облик. А если нет, то наверняка заподозрит что-то неладное. Как я смогу вручить ей Пигги, не открыв его тайны? Единственный способ выкрутиться из этой ситуации — быть таким же лживым и обманчивым, какой является сама игра.

На миг мне пришло в голову повести себя благородно и пожертвовать своей жизнью ради спасения всей планеты: позволить Мойне убить меня и самой найти Пигги. Но я сразу же отговорил себя от этой мысли — без моей помощи она не успеет отыскать его до того, как произойдёт взрыв.

А еще меня волновало, что случится, если сейчас вдруг нагрянут мои родители. Я с трудом представлял себе эту сцену. Слишком она выглядела ужасной.

Лишайники вокруг меня были крайне обеспокоены. Ещё немного и они увидят меня сквозь маскировку. Я обнаружил себя. В то же время со всех сторон поступали сведения о Мойне. Кажется, наш большой отросток незаметно карабкался вверх по стене у Мойны за спиной, чтобы потом спрыгнуть на неё с потолка, прогрызть газовый мешок и сбросить её на пол, если, конечно, она первая не заметит и не уничтожит нас.

Но мне не хотелось смерти Мойны, мне хотелось, чтобы она нашла Пигги. А то, что лишайники умеют подниматься по отвесным поверхностям, натолкнуло меня на мысль, что именно они могут привести Мойну к Пигги.

Как можно быстрее я начал передавать лишайникам всё, что знал о местоположении Пигги. Те, кто находились рядом, сначала ничего не поняли. Но я продолжал посылать информацию о том, что приз находится рядом, на книжной полке прямо над нами. Наконец, это дошло до моих соседей. Они пришли в восторг, насколько лишайники вообще способны восторгаться, и оживлённо принялись распространять информацию по всей колонии.

Тогда мне не пришло в голову задаться вопросом, насколько действительно можно доверять Пигги.

Я ощутил, как волны возбуждения прошли по полу столовой и кухни. Та наша ветвь, что карабкалась на потолок за спиной у Мойны, остановилась. Я принялся посылать сигналы о необходимости сформировать ветвь, чтобы подняться на книжную полку и взять приз себе. Очевидно, что такое массовое движение не могло быть предпринято единичной особью. Нужно было получить общее согласие, а это требовало времени. Я подгонял их — у нас оставалось всего тридцать минут.

Теперь я уже не мог контролировать происходящее. Я передал лишайникам информацию — они её получили. Оставалось лишь ждать, поторапливая их, и надеяться, что всё развивается достаточно быстро, и Пигги успеет оказаться в космосе до того, как начнёт икать.

Теперь, когда от меня больше ничего не зависело, у меня было время всё хорошенько обдумать. Именно тогда я заметил одно слабое место в той версии игры, которую представил мне Пигги, весьма серьёзный просчёт. Как только Пигги икнёт, уничтожив незадачливого победителя и планету, на которой он или она находится, секрет Пигги выплывет наружу. Уцелевшие игроки тотчас же поймут, что в настоящей игре Пигги — это помеха, а не ценность, которой он является в настольной игре. И тогда он никому не будет нужен. Они станут избегать его. Он будет погребён в вечном забвении в космическом пространстве, его ожидает то, чего он больше всего боится.

Значит, Пигги мне соврал?

Лишайники приняли решение. Я начал плавно двигаться вместе со всеми мимо камина к книжному стеллажу. Впереди лишайники уже забрались на первую полку.

Но ветвь у Мойны за спиной тоже зашевелилась: она забралась на потолок и теперь продвигалась к её голове. Мойна ничего не замечала. Она наблюдала за теми из нас, кто карабкался по книжным полкам. Мы отвлекали её внимание, удерживая её на одном месте, пока другая наша часть сможет доползти и наброситься на неё сверху.

Я продолжал спорить с самим собой по поводу Пигги, метаясь между двумя противоположными версиями игры. В какой из них больше смысла?

— Ты действительно сказал мне правду, Пигги? — спросил я. — От этого зависят жизни многих.

— Я не так глуп, как они думают. Им никогда не найти меня здесь, — заунывно произнёс Пигги.

— Забудь ты о Льюапе и послушай меня! — приказал я. — Твоя версия игры также не работает. Помоги мне, прошу тебя! Для чего ты нужен на самом деле?

— Дело не только в злом роке, мой дорогой Итэн, но также в том, как человек противостоит ударам рока, что и определяет его истинный жребий, — пробубнил он.

— Да прекрати ты повторять за этим старым дураком капитаном! — мысленно закричал я, выйдя из себя настолько, что даже лишайники, находящиеся рядом, обратили на меня внимание. Но я не мог действовать логично. — Только ответь, кто ты на самом деле и что действительно произойдёт через двадцать семь минут. Пожалуйста, в чём истина?

— Истина - это Красота, истина Красоты — Вот и Всё, что Вы Знаете на Земле и Всё, что Вам Нужно Знать, — тихо произнёс он. — Будущие Учителя Америки, 2, 3, Президент 4; Пэп-Клуб, 1, 2; Выд. Служитель Её Королевского Высочества, 4.

Он что, сошёл с ума?

— Пигги, умоляю, не бросай меня сейчас!

— Он Человек Чести и Веры. Университетская Секция Борьбы, 3, 4; Футбол на Своём Поле, 3, 4; Стэмп-Клуб, 1.

Но он оставил меня. Это были цитаты из ежегодника. Сказал ли он  правду или соврал, но ему было нечего больше рассказать мне. Я был брошен на произвол судьбы.

Но не совсем. Я всё ещё оставался частью колонии лишайников, и шёл в первых рядах той ветви, которая направлялась к Пигги. Мы уже находились на уровне каминной полки, быстро карабкаясь по дряхлым переплётам. Моя другая часть увидела, что наша вторая ветвь достигла цели и теперь находилась прямо над мягкой, пульсирующей, наполненной газом головой Мойны. Несколько дюймов лишайника висели в воздухе, приготовившись к атаке.

Затем, даже не подозревая, от какой серьёзной опасности она избавилась, Мойна понеслась в сторону книжных полок. У неё за спиной несколько дюжин лишайников бесшумно шлёпнулись на пол, так и не поразив цель. Ветвь на потолке снова поползла вперёд.

Я был пойман: мне уже не разорвать цепи событий, которые я сам спровоцировал, когда захотел избавиться от Пигги. И не в моих силах уже хоть что-нибудь изменить. Но это нисколько не огорчало меня: я был полностью разбит, я не знал, чему верить.

Ещё несколько минут и лишайники доберутся до Пигги. А потом, если Мойна будет жива, начнётся сражение. Когда это случится, мне придётся действовать самому. И мои действия будут зависеть от ответа на один очень простой вопрос.

Нужен мне Пигги или нет?

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

 

Я снова обратился к Пигги, пока мы медленно ползли к потолку, поедая по пути книжных червей, жучков и плесень. Пигги выдавал мне своим металлическим голосом очередную чушь из ежегодника.

Сейчас Мойна находилась так близко к нам, что её зловонная, мясистая плоть влекла и опьяняла нас. Будь она на пару дюймов поближе, мы бы не вытерпели и набросились на неё прямо со стеллажа. Но Мойна, которая, на первый взгляд, не слишком церемонилась с лишайниками, всё же держалась на таком расстоянии, чтобы мы не смогли допрыгнуть до неё в гравитационных условиях этой планеты. Мы крепко стиснули наши воображаемые общие зубы и двинулись к верхней полке.

Пигги, лежащий в ежегоднике, теперь говорил цитатами из него. До этого он цитировал Льюапа, Итэна и капитана.

Мы двигались по горизонтальной поверхности книжной полки к ежегоднику. Мне удалось оказаться в первых рядах. Я пытался двигаться как можно медленнее, чтобы можно было хотя бы ещё немного подумать. “Медленнее, медленнее, не спешите, она отнимет его, если заметит” — говорил я остальным в надежде остановить их. Похоже, это сработало. Едва моё послание достигло тех, кто шёл сзади, вся ветвь замедлила движение. Мы замерли всего за несколько книг до ежегодника. Пигги продолжал сыпать цитатами.

Сначала я подумал, что Пигги сказал правду, но я ошибался. На самом деле, большую часть времени он занят тем, что слушает и цитирует. В действительности он ничего не сообщает, только выпытывает информацию и повторяет её. Повторяет то, что читал, повторяет то, что слышал. Он слушает, а затем проигрывает заново. И это внушило мне, что он ему что-то известно. Это открытие привело меня в такое сильное возбуждение, какое не под силу даже бесчувственным мембранам лишайника.

Пигги напоминал мне магнитофон, разумный магнитофон, который всё время требовал от меня детального описания моих ощущений.

Я изо всех сил старался сдержать возбуждение. Но, может, я нашёл ответ. Может, Пигги — это чувствующее записывающее устройство, запрограммированное собирать данные о разнообразных существах.

Очевидно, что Пигги разговаривает, как механизм. Я попытался вспомнить, всё, что он мне сказал. Единственный раз он не говорил цитатами и не требовал рассказать об ощущениях был когда он разразился целой тирадой, объясняя, что хочет быть лишайником. И сразу же после этого, он сообщил мне, что вот-вот взорвётся. А я тотчас же передал лишайникам, где его спрятал. Возможно, что этого Пигги и хотел от меня добиться — так он переходил в руки новых существ.

Я почувствовал сильные толчки в спину.

— Наша другая ветвь уже у неё над головой. Они готовы наброситься. Двигайся за Пигги. Мы съедим её, прежде чем она сможет отнять его. Иди, иди, иди.

Сопротивляться было бесполезно: всё равно, что двигаться против течения или противостоять огромной толпе. Напор был слишком велик. Мы поползли по полке. Мы дошли до ежегодника.

Мойна издала такой высокий и пронзительный вопль, что у меня наверняка бы лопнули барабанные перепонки, если б они у меня были. Но я был лишайником, а мы, лишайники, не обладаем слухом. Однако даже не слыша её, мы прекрасно понимали, что происходит. Мы начали атаку.

Наш отряд высадился на переносной дыхательный мешок Мойны — пока мы не могли достать её тела. Хотя мешок был несъедобным, лишайник мгновенно сумел прогрызть его, больше он служить Мойне не мог.

Резким движением щупальца она сбросила его с себя. Он бешено завертелся по комнате, выпуская гидроген, пока в конце концов не приземлился на пол вместе с пассажирами, крепко прилепившимися к нему. Если б хотя бы один из них попал Мойне на кожу, ему бы удалось проесть её настоящий газовый мешок, смертельно её ранить и сбросить на пол, где её тотчас бы сожрали заживо.

Но Мойна передвигалась слишком быстро: ни один лишайник не задел её. У неё оставалось немного гидрогена в голове, и хотя его количество сокращалось с каждым вдохом, его хватало на то, чтобы держать её ещё некоторое время в воздухе. А ей большего и не требовалось.

В этот момент мы уже прогрызали обложку ежегодника, решив, что лучше не пробовать на вкус отвратительный материал, из которого она была сделана, а стараться глотать и переваривать как можно быстрее. Мойна должна понять, что Пигги находился внутри книги. Но ей никак не удастся взять его у нас. Мы облепили книгу со всех сторон — одно прикосновение её когтя и мы облепим со всех сторон её саму. Ей оставалось лишь наблюдать и выжидать, напряжённо выжидать, не представится ли возможность схватить когтями Пигги. Но гидрогена оставалось всё меньше, и она миллиметр за миллиметром приближалась к полу, туда, где её жадно поджидали наши голодные товарищи.

Я глотал и переваривал бумагу в первых рядах лишайников, стремясь вперёд других добраться до Пигги. Но в то же время голова моя работала быстрее, чем когда-либо.

Идея того, что Пигги является записывающим устройством, имела больше смысла, чем всё другое, что до этого приходило мне в голову. Игра требовалась ему для того, чтобы собирать данные об игроках. И записывать то, что он узнавал.

Я проглотил последний лист, и вот передо мной находился Пигги. Его примитивное, плоское, уродливое лицо снова пристально смотрело на меня. Но я-то знал, что он вовсе не так прост. Я обвился вокруг него, уверенный в том, что смогу подавить все пищеварительные функции и не причиню ему вреда.

Пигги был запрограммирован собирать данные. Чтобы получать их, он должен был изобрести какие-либо причины, по которым существа, которых он изучал, хотели бы его получить. Иначе на него бы просто не обратили внимания, он остался бы пустым и ничего не узнал. А какая причина может быть лучше страха — страха, что тебя ждёт уничтожение, а победа принесёт спасение и защиту?

Конец игры означает уничтожение существ, а Пигги обещает им спасение. Вот почему все так хотят получить его и сражаются за него, и вступают с ним в столь желанный контакт.

Но действительно ли реальна опасность? — задавал я себе вопрос. Неужели действительно живые существа ждёт в конце игры смерть? Или, быть может, это ложная тревога, предназначенная для того, чтобы заставить их сражаться между собой за Пигги и защиту, которую тот предлагает? Ведь в конечном счёте, живые существа верят в то, что Пигги означает спасение, и он всегда добивается от них того, что ему нужно, не зависимо от того, правда это или нет. Настольная игра и страшная сила, которую даёт настоящее оружие, сослужило хорошую службу, чтобы убедить их.

Разве планеты обязательно должны быть уничтожены? Вполне достаточно одного случая в качестве примера. Может, одной планеты в самом начале игры.

Или вообще ни одной.

Я поверил в грядущую смерть. И Джирлб, и Зульма, и Мойна тоже поверили, но никто из нас не знал, к чему приведёт реальная игра.

Однако мне нужны были новые доказательства.

Я находился в самой гуще трёхдюймового комка, который образовали лишайники вокруг Пигги. Мне было известно, что Мойна опустилась на несколько футов. Как утверждали те, кто с нетерпением поджидал её внизу, когти Мойны находились всего в 0.734 метра от пола.

— Эй, можно вас спросить? — обратился я к лишайнику, который был рядом. — Я кое-чего не понимаю. Я новенький и только недавно появился на свет.

— Что-то не похоже, — ответил мой сосед.

Я вспомнил, что лишайники не могут врать друг другу.

— Я знаю, что эта штука, Пигги, является призом в той игре, в которой мы участвуем. Но зачем он нам нужен, а? Что он делает?

— Что он делает? — мой вопрос показался лишайнику совершенно бессмысленным. — Это приз. Без него мы проиграем.

— Но что произойдёт, если мы проиграем?

— Да как ты вообще попал в нашу колонию? — подозрительно спросил меня лишайник. — Почему ты задаёшь такие дурацкие вопросы? Ты не похож на нас, ты другой. Не уверен, что хочу быть рядом с тобой.

— Ответь мне или я съем эту штуку! — пригрозил я. Я находился прямо на самом Пигги. — Что случится, если мы проиграем?

Теперь, похоже, лишайник испугался меня. Ему было известно, что я не вру, поэтому он принял за чистую монету мою угрозу. — Если мы проиграем, мы будем уничтожены в конце игры. Это всем известно. И не вздумай съесть его! Никогда мы ещё не были так близки к победе. Ты всё испортишь!

— Но что случилось в конце предыдущей игры? — продолжил я допрос. — Кто в неё играл? Кого уничтожили?

— Предыдущей игры? Но это наша самая первая игра, — ответил лишайник. — Простите, — обратился он к лишайнику, стоящему с другой стороны, — не могли бы вы поменяться со мной местами? Здесь мне не нравится.

Я надоел ему. Теперь он наверняка всем разболтает, что со мной что-то не так, и раскроет мою маскировку. Но за это короткое время я кое-что выпытал у него. Он сказал мне то же, что и другие игроки. Он не знал, что произошло в конце последней игры, потому что это была его первая игра.

Другие могли соврать мне, но только не лишайники. Лишайники не умеют врать. Никто из них не знал наверняка, что Пигги уничтожал живые существа или взрывал планеты или делал ещё что-нибудь в этом роде.

Может быть, Пигги вообще никогда ничего не уничтожает? Значит, вся игра — это мистификация, созданная для того, чтобы Пигги всё время находился в центре внимания и собирал данные?

Это было слишком здорово, чтобы оказаться правдой. И всё же в эту версию я поверил бы скорее, чем в обе предыдущие, в которых было так много слабых мест. А если это правда, то всё, что я должен сделать — это дать этим существам забрать Пигги. И так я освобожусь и от них самих, и от их жестоких игр.

Но насколько я могу быть уверен в этом?

Комок лишайников, который теперь имел ширину шесть дюймов, скатился с полки на пол. Мы мягко шлёпнулись на подушку из наших товарищей, и начали плавно перетекать в сторону входной двери, не обратив внимания даже на Мойну, которая съёжилась возле камина.

Ко мне поступили последние новости: лишайники исследовали яд, перекрывающий выходы из дома. Он потерял свою силу. Двери были закрыты на замок, но энергичные лишайники уже проели в дереве достаточно большую дыру, чтобы в неё пролез Пигги. И тогда мы сможем наконец уйти с ним, вернуться назад к нашему кораблю.

Моя кровь больше не была ядовитой. Это означало, что теперь в своём естественном виде у меня не было больше иммунитета: действие капсулы кончилось. Но сейчас я находился в самом центре колонии, всё ещё рядом с Пигги. И если мне хочется превратиться в Барни, прежде чем меня затащат на их корабль, я должен срочно передвигаться к краю.

Но у меня оставался ещё один вопрос к Пигги.

— Пигги, ты говорил о приступе икоты, который случится через пятнадцать минут. Почему ты сказал это мне? Потому что ты слишком долго пробыл на Земле и хотел, чтобы я дал тебе уйти? Или же это правда?

Но ответа не последовало.

Лишайники теперь владели Пигги, а не Барни. Я больше не мог общаться с ним. Он устал от людей и хотел остаться с лишайниками — он сам говорил мне, что никогда раньше не вступал с ними в контакт.

А после он сказал о своей икоте, что заставило меня отдать его лишайникам. Возможно, именно поэтому он и сказал мне, что собирается икать. И его план сработал.

Я принял решение. Я начал двигаться прочь от Пигги и вскоре  добрался до места, где лишайники располагались всего в один слой. Но дальше дела шли хуже. Масса изо всех своих общих сил стремилась к дверям, а мне нужно было остаться внутри, чтобы отстать от неё. Я попытался двигаться против движения, но это было практически невозможно. В лучшем случае мне удалось удержаться на одном месте, чтобы меня не вынесло на улицу вместе со всеми.

Всё было бы гораздо проще, если б у меня ещё сохранялся иммунитет. Но, по-видимому, иммунитета больше не было. Значит, я не мог рисковать и вновь становиться Барни, пока полностью не избавился от них. Бесконечный поток лишайников наступал на меня: они злились и не понимали, почему я стою на дороге, и ругали меня последними словами, а я распихивал их воображаемыми локтями и пинал несуществующими ногами.

Сделанного было уже не вернуть. Я принёс Пигги в жертву лишайникам. И если верить настольной игре, Мойна, Зульма, Джирлб и Барни, а также все наши планеты и все живые существа, обитающие на них, через тринадцать с половиной минут будут стёрты с лица земли. В живых останутся только лишайники.

Если верить Пигги, то через тринадцать с половиной минут на корабле лишайников раздастся ядерный взрыв мощностью в 100 мегатонн. Может быть, его кто-нибудь заметит — это зависит от того, насколько близко лишайники успели подобраться к кораблю или насколько быстро может летать их корабль. Как было бы хорошо, если б они успели убраться подальше от Земли и не причинить нам большого вреда.

Но если верить тому, к чему пришёл я сам, то через тринадцать с половиной минут ничего особенного не произойдёт.

Надеюсь, что я прав.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

 

Лишайники двигались очень быстро, пытаясь как можно скорее вывести на улицу всю колонию, откуда они могли бы направиться вместе с Пигги к своему кораблю. Несмотря на моё отчаянное сопротивление, меня тащило к дверям. Если я окажусь на их корабле, мне никогда уже не снять маскировки, иначе они просто съедят меня. Я должен буду остаться лишайником навсегда.

От этих мыслей я стал сопротивляться ещё яростнее. Однако когда мне наконец удалось добраться до хвоста процессии, мы уже находились на пороге. К тому же край массы имел своего рода кожу:  плёнку, через которую я, как лишайник, не мог прорваться.

Всё окружавшие меня лишайники уползли в щель под дверью. Я упирался изо всех сил, чувствуя, что плёнка растягивается, как эластичная материя. Но я никак не мог порвать ей. Ещё мгновение — и меня вынесет наружу.

Я решил, что лучше потерять ногу, чем оказаться на их корабле. Моя человеческая часть нажала на кнопку “Дезактивация”, а лишайник в последний раз оттолкнулся от двери.

И вот я снова Барни. Я влетел в столовую, но мои голые ступни остались на пороге. Я закричал. На прощание мои бывшие товарищи по оружию хотели было съесть ногти на больших пальцах моих ног, но им не хватило времени закончить трапезу, и они скрылись в ночи.

Боль и внезапная перемена состояния на миг оглушили меня. Я неподвижно лежал на полу около всё ещё запертой двери, ни о чём не думая и чувствуя облегчение от того, что так дёшево отделался.

Потом я увидел Мойну, вернее, её четыре мускулистых щупальца. Она бросила оружие и волокла свою обмякшую голову в мою сторону, отталкиваясь когтями от пола.

Я завизжал и быстро вскочил на ноги, уходя с дороги. Но я её больше не интересовал. Разумеется, если б она могла держать оружие, она бы, не задумываясь, пристрелила меня. Но из-за недостатка гидрогена у неё хватало сил лишь на то, чтобы медленно тащить себя к двери. Она хотела одного: выбраться наружу. Видимо, как и лишайникам, ей нужно было оказаться на воздухе, чтобы перенестись на корабль.

Если она, конечно, не умрёт прежде, чем сможет это сделать. Её сморщенная, покрытая венами голова совсем обмякла, она напоминала карикатуру на саму себя, словно по ней проехались паровым катком, или, в лучшем случае, была похожа на двухмерный блин. Видимо, у неё осталось не больше кубического сантиметра гидрогена. Если она умрёт, что я буду делать с её телом?

Я быстро отпер дверь, распахнул её и выглянул наружу. Лишайников больше не было видно: они испарились вместе со своей добычей.

— Давай, Мойна, выходи, — подгонял я её. — Ну же, детка, ты сможешь, я знаю, что сможешь.

Но ей всё ещё оставалось проползти до дверей несколько футов, а она больше не могла двигаться. Подавив отвращение, я подошёл к ней и взвалил её скользкую голову себе на плечи. Это было всё равно, что взять голыми руками внутренности. Очень осторожно я вынес Мойну на улицу и бережно положил на землю около ступенек. У неё хватило силы на то, чтобы на прощание поранить мне руку когтями, потом она исчезла.

— Вот это да, огромное спасибо! — закричал я в пустоту. — И это после того, что я помог тебе и...

Тут я вспомнил об остальных. Джирлб, который, должно быть, наблюдал за нами из какого-нибудь надёжного укрытия, сейчас, наверное, уже находится на своём корабле. Но Зульма, сидевшая в доме, в любую минуту может показаться здесь. А она вовсе не так слаба и безопасна, как Мойна. Она наверняка захочет нанести мне последний, прощальный удар. Я быстро сбежал со ступеней и присел на корточки за одним из столбов крыльца.

С хриплым шипением и грубой трескотнёй Зульма стремительно вылетела из дома. Она на миг задержалась у ступеней. Погода прояснилась. При свете луны я хорошо разглядел  её омерзительную внешность: сильные, узловатые лапы, вздутое брюшко, огромные  паучьи глаза. Она вращала во все стороны своей жёсткой, колючей головой, как сова. Затем пронзительно закричала, обнажив острые, как иглы, клыки.

Я наблюдал за ней почти с того же самого места, что в прошлый раз. Только теперь она предстала передо мной в своём истинном обличие. Какой неотразимой и притягательной она была тогда, как мило откидывала назад роскошные волосы, как скромно приветствовала Тэда. Она очаровала и влекла меня с той самой минуты, когда я впервые увидел её.

Тут она издала свой последний крик, полный разочарования и жажды мести, и исчезла, как до этого исчезла Мойна. Она бы с радостью придушила меня, но на такое удовольствие у неё не было времени. Теперь ей нужно было догонять остальных.

Оказалось, что мои старенькие наручные часы всё ещё на мне. Я взглянул на них — без трёх минут два.

Если Земля не рухнет в тартарары, меня ждёт весёленькая ночка. Дом перевёрнут вверх дном: мебель опрокинута, лампы разбиты, в стенах торчат кухонные ножи. И повсюду валяются мёртвые лишайники. Их нужно во что бы то ни стало собрать и выбросить, а как это сделать в кромешной тьме и без веника и совка? Наверное, из них получится отличный компост.

Сейчас, когда дождь перестал идти, мама и папа должны скоро возвратиться домой — слава Богу, он не дал им вернуться раньше. Хорошо бы убрать весь беспорядок до их прихода, тогда не нужно будет придумывать объяснений.

Но я не стал делать уборку: бессмысленно наводить порядок, если через две минуты мир рухнет. Я выпрямился, вышел на середину двора и поглядел в ночное небо. Оно было обычным и, по-моему, очень красивым. Я так долго находился в полной темноте, что теперь мне казалось, что звёзды сияют ослепительно ярко.

Хотя по сравнению со звёздами на игровой доске они выглядели тусклыми и неясными. И на небе не было разноцветных, детально изображённых планет. Я ждал, что увижу падающие звёзды, но ни одна не пролетела у меня над головой.

Я стоял и любовался небом, пока стрелки на моих часах неумолимо подходили к двум.

Вот два часа, вот два часа и одна, два часа и две минуты. Земля продолжала вертеться. На небе не было вспышки — не взорвался икающий Пигги. Я подождал ещё минуту, ещё две минуты — вдруг мои часы отстают? В десять минут третьего в мире ничего не изменилось.

Я вернулся домой.

Понадобилось некоторое время, чтобы я осознал, что всё кончилось, что всё вернулось на круги своя. Во многом я не был ещё уверен, в том числе и в моей собственной версии Пигги.

Но всё закончилось хорошо, и тому свидетельство — долгая уборка, которая мне теперь предстоит. От сознания того, что меня ждёт утомительная работа, мне захотелось, чтобы всё случившееся оказалось сном. Всё, кроме одного.

Одно, я был уверен, радовало меня. И я не жалел, что это случилось и что это закончилось. Другие существа были такими злыми и гадкими, что даже человеческий облик не скрыл их сущности. Но сейчас мне всё же было их жаль: они были навеки пойманы в ловушку своей лживой, опасной, жестокой игры. Может, им она нравилась, но Пигги оставил их в дураках, Пигги превратил их в своих вечных рабов. И только мне удалось избежать этого.

Я вдруг подумал, а правильно ли они объясняют МСКР. Может, всё как раз наоборот, и более высокое количество баллов всё же лучше низкого?

Это меня утешило. Взяв в руки веник, я стал насвистывать. В доме было полно песку, который перемешался с мёртвыми лишайниками. С этими пляжными домами вечно происходит одна и та же история: совершенно невозможно избавиться от песка.

 

ЭПИЛОГ.

 

— И всё этот жалкий, пустоголовый, малолетний кретин! — вопила Зульма, яростно размахивая лапками, которыми она била по кнопкам на пульте управления. — Отдать Пигги этим лишайникам, будь они прокляты!

— Пуссстоголовый, это точччно, — прошепелявила Мойна из своего сверхскоростного корабля: все трое общались по рации из своих кораблей. — Он оказззалсся ещщё примитивнее, чччем показывал его МСссКР. Ему ниччего не ссстоило убить меня, но этот жалкий идиот ссслишшком туппп, чччтобы додуматься до этого.

— Это мы должны винить его в этом, дорогая Мойна, а не ты, — заметил Джирлб. Он находился ближе всех к кораблю лишайников. — Если б он был чуть-чуть сообразительнее, он бы запросто вывел тебя из игры. И у нас не было бы лишней работы.

— Абсолютно непонятно, зачем он это сделал! Нет, это выше моего понимания! — Зульма уже взяла курс на корабль лишайников. Она отползла от пульта и плюхнулась в своё кресло-паутину. Она не была невесома, напротив, сейчас она весила больше, чем на большинстве планет: её корабль набирал скорость. — Мне никогда этого не понять, никогда. Отказаться от такой естественной реакции, как убить врага. Нет, эволюция явно зашла в тупик, создав эти существа, они просто ошибка природы! Они не годятся для игры. — Она ещё глубже провалилась в кресло, и под ней затрещала паутина. Корабль летел всё быстреее и быстрее.

— К ссщассстью, Пигги усскользнул из рук этихх ссущщессств, и нам большше не придётссся ссстрадать от их приссутссствия, - произнесла Мойна. Она удобно покачивалась в цистерне со слизской жидкостью, которая защищала её хрупкие перепонки от тряски, сопровождающей всякое сверхскоростное космическое путешествие.

— И мы должны знать наверняка, что какой-нибудь идиот вроде Льюапа не потеряет его там снова, — злобно настаивала Зульма. — Остаётся лишь надеяться, что он сильно помучился, когда закипела его кровь. И вдобавок, умудрился потерять Пигги в прошлом!  Чтобы нам пришлось всё время торчать на этой мерзкой планете, не снимая этой гадкой маскировки, и копаться в их отсталой жалкой культуре, чтобы отыскать его. Вынудил нас действовать сообща! — И от одной этой мысли прядильный орган на её брюшке гневно задрожал.

— Нужжно было его сссразу жжже убить, и его родителей тожже, сссразу, как только нам ссстало изззвессстно, ччто у него Пигги, — шепеляво заскулила Мойна. — Тогда бы Пигги не досссталссся лишшайникам. — Лишайники представляли серьёзную проблему.

— Конечно, всех перебить, а потом сидеть и думать, куда он запрятал Пигги, когда с минуты на минуты всё может раскрыться? —  Джирлб прервался, чтобы проглотить угря, плавающего в его цистерне с водой. Взрослых особей оставалось мало, и он надеялся, что вскоре выведутся мальки. — Даже о трёх ничтожных убийствах там сразу бы стало всем известно: у этих существ какое-то странное, истеричное отношение к смерти. Нет, Мойна, мы сделали всё, что могли, и дали ему  привести нас к Пигги.

— Но позволить ему вручить Пигги лишайникам! — Связь становилась всё более слабой по мере того, как они приближались к скорости света, но резкий, высокочастотный вопль Мойны хорошо расслышали все. Они уже миновали орбиту Плутона. Звёзды начали мигать. — Этим отвраттиттельным лишшшайникам. К которым невоззможжжно приблиззитьссся. Которые едва ли сспоссобны мысслить. Кто знает, ччто они ссс ним ссделают? Как теперь отнять его у них?

— О, так значит у тебя, моя дорогуша, нет никакого плана действий? — трескотню Зульмы было едва слышно. — Это весьма ценная информация для меня. Я непременно использую её в своих интересах. —  Она задумалась и её голос приобрёл мрачные интонации. — Жаль только, что у меня не было времени медленно разорвать этого Барни на кусочки. Мне до сих пор не даёт покоя это желание.

— Посмотри на всё с другой стороны, — прозвучало отдалённое булькающее бормотание Джирлба. — Его планета и её обитатели проиграли. Пигги уничтожит их в конце игры. Порадуемся хоть этому.

Остальные молча с ним согласились. Их корабли, запрограммированные преследовать лишайников, достигли скорости света, и связь оборвалась.

 

Тем временем корабль лишайников направлялся к дому. У пульта управления стояли их рабы, обезьяноподобные существа, послушные и глупые, которые хорошо переносили боль. Лишайники удобно устроились вместе с Пигги на своём походном ложе из богатой питательными веществами слизской плесени. Оно было подключено к автоматической системе, которая постоянно пополняла его новыми свежезамороженными спорами плесени из обширных запасов, занимавших большую часть корабля. Лишайники могли заняться тем, чем им хотелось. Как и все существа, владеющие Пигги, они попытались что-нибудь выпытать у него.

Они задавали ему множество вопросов: “Что нам сделать, чтобы ты был доволен и счастлив? Какая пища доставляет тебе наибольшее удовольствие? В чём секрет победы в игре?”

— В этом году Учебный Совет активно участвовал в школьных делах и в укреплении духа нашей школы среди учеников, — вежливо прожужжал им в ответ Пигги.

Лишайники были озадачены.

 

Перевод Татьяны Парфёновой