<<назад в раздел "Филология"

Д. Рылов

Структурное и семантическое взаимодействие фразеологизмов и паремий в истории русского языка.

 

Этимологический анализ фразеологизма невозможен без изучения особенностей употребления заключенного в нем образа на протяжении истории языка. Особую ценность для исследователя представляют здесь данные фольклористики. Настоящий обзор кратко знакомит с основными примерами фразеологизмов, соотносящихся в диахронии с паремиями – синтаксически законченными устойчивыми фразами, к которым относят обычно пословицы, поговорки, загадки, прибаутки и проч. под.

Пословицы и поговорки традиционно со времен А.А. Потебни [Потебня, 1894] считаются одним из источников пополнения фразеологического материала путём усечения компонентов в последовательности басня → пословица → фразеологизм → слово, что приводит к «сгущению» семантического значения выражения (пословицу проще включить в контекст речи, чем целую историю, фразеологизированное словосочетание проще, чем пословицу, которая является законченной синтаксической конструкцией, а слово проще, чем фразеологизм). Однако В.М. Мокиенко доказал [Мокиенко, 1976], что обратный процесс не только возможен, но и протекает не менее активно на всех этапах – от слова, в котором при помощи дополнительных компонентов акцентируется переносное значение, вследствие чего образуется фразеологизм, до басни, которая возникает как иллюстрация народной мудрости.

Следует отметить, что все процессы, касающиеся синтаксического и семантического взаимодействия фразеологизмов и паремий, являются двусторонними.

Исследователи рассматривают как расщепление пословицы на фразеологизмы, так и, напротив, включение фразеологизма в состав паремии наряду с другими компонентами, словами или фразеологизмами.

С одной стороны, фразеологизмы и паремии могут иметь общую внутреннюю форму[1] при разном компонентном составе. С другой стороны, выражение может менять своё синтаксическое строение и в зависимости от целей высказывания становиться то фразеологизмом, то паремией.

Похожая образность выражений может порождать контаминации, со временем закрепляющиеся в языке, а может приводить исследователей к заключению об общем происхождении выражений.

Не всегда можно однозначно установить направление процесса, так как на определённом синхронном этапе развития языка в течение довольно длительного времени (известно, что фразеология является самым устойчивым пластом лексики, некоторые фразеологизмы и пословицы относят к дописьменному периоду древнерусского языка[2]) оказываются допустимы разные варианты синтаксического выражения идиом.

Однако со временем возможности варьирования синтаксической конструкции изменяются, в связи с этим целью настоящей работы является как рассмотрение синтаксических изменений, так и прояснение внутренней формы устойчивой идиоматичной единицы в диахронии.

Одним из продуктивных способов образования фразеологизмов признается эллипсис более распространённой устойчивой единицы  - паремии. Таких примеров довольно много.

Мягко стелет, <да жестко спать> [Михельсон, м 453][3]; <хоть (на)плюй в глаза> – и то (ему все) Божья роса [Даль, 87, 196]; с миру по нитке – <голому рубаха (веревка)> [Мокиенко, 2001, 381]; мелко плавать – <дно задевать> [Быстрова, 386]; воду <в ступе> толочь – <вода и будет> [Жуков, 70]; чудеса в решете <дыр много, а вылезть некуда> [Шанский, 106]; отрезанный ломоть <к хлебу (караваю, обратно) не пристанет (приставишь)> [Михельсон, з 151, о 402; Мокиенко, 2001, 348; Жуков, 243; Симони, I. 2508[4]]; кто во что горазд, <тот тем и промышляет (<тот>в то и играет)> [Симони, I. 2422; Мокиенко, 2001, 128, 319]; девичья память <парня забыла> [Мокиенко, 2001, 431]; яблочко от яблони <недалеко падает (откатывается)> [Михельсон, я 5]; <была бы> честь предложена, <а от убытку Бог избавит (избавил)> [Гвоздарев 1977, 103; Симони, I. 2620]; глас народа <глас божий> (из лат. vox populi vox Dei); везет как утопленнику <плыл плыл, да на берегу утонул> [Мокиенко, 2001, 589].

«Многие фразеологизмы образуются вычленением из состава пословицы глагольных, именных и т.п. сочетаний» [Абрамец, 106]. В качестве иллюстрации этих слов можно привести следующие примеры: Вашими (святыми) молитвами, (как шестами подпираемся) > вашими молитвами [Михельсон, в 41]; на сердитых (упрямых) воду возят > воду возить [Мокиенко, 2001, 88; Даль, 126]; материно молоко на губах не обсохло > молоко на губах <не обсохло> [Бабкин, 46]; чужое добро боком (ребром) выпрет > боком выйти ‘иметь негативные последствия’ [Даль, 113]; Иерусалим - пуп земли > пуп земли [Михельсон, i 7]; пьяному море по колено > море по колено [Бабкин, 46; Гвоздарев, 99]; не стой надо мной, как черт над душой и стоять над душой [Михельсон, н 126].

Не во всех случаях, однако, можно однозначно ответить на вопрос, какая структура, какой состав компонентов предшествовал другому – синтаксически обособленный, выделенный в контексте речи или краткий. Здесь может иметь место двунаправленный языковой процесс – как пословица в речи может структурно меняться для большей синтаксической подвижности, усекаться и превращаться во фразеологизм, так возможно и превращение фразеологизма в пословицу при помощи т.н. «семантической конкретизации» [Мокиенко, 2001, 65], когда образ, возникший во фразеологизме, уточняется, расширяется, обрабатывается эвфонически, находит новые оттенки смысла.

Ср. такие выражения, как: не терт, не мят, не будет калач и тертый калач [Мокиенко, 2001, 240]; съела бабушка зубы, остались рот да губы и зубы съесть [Мокиенко, 2001, 220]; от него <польза> как от козла – ни шерсти, ни молока и как от козла молока [Михельсон, о 458]; иной стреляет редко, да попадает метко и редко да метко [Даль, 265]; пригрели змейку, а она тебя за шейку и пригреть змею <на груди> [Жуков, 266]; двоится в глазах и когда пилось, тогда двоилось [Михельсон, к 398]; слепой курице все за пшеницу [Симони, II. 668] и современный фразеологизм слепая курица; на бедного Макара все шишки валятся и все шишки валятся [Лепешев, 56].[5]

Фразеологизм может употребляться с эвфонической рифмованной прибавкой, расширяющей его образность и обособляющий его в речи, которая сопровождается часто структурной тавтологией: друг сердечный <таракан запечный> [Михельсон, д 371]; ни рыба, ни мясо <ни кафтан ни ряса> [Быстрова, 386]; гляди в оба <да не разбей лба> [Быстрова, 386]; милости прошу <к нашему шалашу> [Жуков, 170]; тяп ляп да и корабь [Мокиенко, 2001, 579]; и нашим и вашим за копейку спляшем [Мокиенко, 2001, 399]; сбоку припека не тоска так морока [Шанский, 117]; все едино, что хлеб что мякина [Шанский, 114]; губа не дура <язык не лопатка: знает, где горько, где сладко> [Михельсон, г 385]; всякая всячина <и ветчина и ржавчина> [Михельсон, в 435]; лакомый кусок <только бы попал в роток> [Михельсон, л 15]; сип тебе в кадык, типун на язык [Мокиенко, 2001, 568] (ср. типун тебе на язык); пошло так на лад, что сам тому не рад (ср. идти на лад) [Даль, 38].

В выражении душа (рот) нараспашку, язык на плечо эвфония проявляется только на уровне ритма [Михельсон, д 431*]; в  ему сам черт не брат и свинья не сестра эвфония отсутствует, но есть структурная тавтология [Мокиенко, 2001, 622]; в ребятишкам на молочишко (старику на табачишко) есть и структурная тавтология, и рифма  [Михельсон, р 189].

В обороте <и> хочется и колется <и матушка (мамка, мама) не велит> в факультативном компоненте допускается словообразовательное варьирование. В выражении жизнь висит на нитке, а думает о прибытке распространяется фразеологизм висеть на волоске (ниточке) [Михельсон, в 160]. Фразеологизм Аника-воин, (‘неудачливый вояка’ – герой духовного стиха об Анике-воине, который боролся со смертью и проиграл, имя возникло из народного переосмысления слова anikitos ‘непобедимый’) преобразуется в Аника-воин сидит да воет [Вартанян 1973, 22].

Бывает, что такое развертывание варьируется. С оборотом было да сплыло связаны два выражения, по-разному распространяющие этот образ: в руках было, да сквозь пальцы сплыло и было, да на низ сплыло [Даль, 161, 191].  Оборот бить рублем может эвфонически распространяться и как не бей мужика дубьем, а бей его рублем и как как не бей мужика дубиной, а бей его полтиной [Мокиенко, 2001, 497]. Выражение для (ради) красного словца тоже имеет несколько вариантов каламбурного продолжения: не пожалеет и <родного> отца; не пощадит ни матери, ни отца [Михельсон, д 217]. Пожелание с изначальной семантикой ‘быть похороненным без гроба’ чтоб тебе ни дна ни покрышки тоже имеет две эвфонически организованные прибавки: ни дыху ни передышки; ни от беды передышки [Михельсон, ч 191; Даль, 80]. Отговорка при нежелании представляться зовут зовуткой могла не иметь продолжения, а могла продолжаться: а величают уткой; а прозывают обуткой [Михельсон, з 362; Жуков, 129]. Эвфонически организованные варианты  ответа на отговорку все равно: не все равно, что спица, что бревно [Михельсон, н 517]  и если б было все равно, люди б лазили в окно, а так в двери ходят [Пермяков, 44].

Выражение плохо (близко) лежит соотносится со своим полным вариантом как (где) плохо лежит – (тут) брюхо болит (‘настолько хочется стянуть’), однако вариативность других продолжений тоже велика: плохо не клади, вора в грех не вводи; что плохо положено, страхом не огорожено («что брошено, то и наше» – поясняет Даль). Другие варианты пословиц с той же образностью: вор не тут крадет, где много, тут крадет, где плохо; вор не тут крадет, где много, там, где плохо [Симони, I. 529; I. 649; I. 1712; Мокиенко, 2001, 334; Даль, 103; Федоров, 64].

Иногда среди вариантов выражения только один эвфонически структурирован: кто больше знает, тому и книги в руки; письменному и книги в руки; кто знает аз да буки, тому и книги в руки (ср. совр. и карты в руки) [Михельсон, и 121; Мокиенко, 2001, 266]; где любовь да совет, там и горя нет [Михельсон, д 7]; за совет за любовь и в пост мясоед [Симони, II. 995. II. 1035.]  – примеры выражений, в которых встречаются лексемы совет и любовь – формула свадебного пожелания. Вариант эксплицирования фразеологизма авось небось <да как-нибудь> – авось небось да как-нибудь до добра не доведуть был во времена своего бытования эвфонически организованным – с мягким звуком т’ в конце глагола третьего лица. С этим фразеологизмом соотносится пословица русская троица – авось небось да как-нибудь [Жуков, 33].

Выражение стерпится слюбится могло разворачиваться в разные по структуре и значению пословицы: лихо терпеть, а стерпится слюбится; что стерпится, то и слюбится [Симони, I. 1486. I. 2438].

Присказка Господи помилуй обыгрывается в выражении Господи помилуй не тяжело говорить, было б за что миловать; недобрый (дурной,черный) глаз – черный глаз, не гляди на нас, не сглазь  [Мокиенко, 2001, 111]; пока суд да дело – суд да дело собака съела [Даль, 99]; сам с усам принимает в истории языка форму сами с усами которая, в свою очередь, включается в процесс образования паремий: ты с бородой, да мы сами с усами – дай срок, будем мы и сами с усами [Михельсон, я 48; Мокиенко, 2001, 587; Даль, 67]; собаку съел – собаку съел, только (а) хвостом подавился [Даль, 266]; голь перекатная – голь перекатная: без весу и меры живет [Михельсон, г 267]; руки в боки – руки в боки, глаза в потолки  [Даль, 200]; глуп как пробка – глуп как пробка <куда ни ткнешь, там и торчит> [Мокиенко, 2001, 474].

Есть примеры идиоматических выражений со сложной историей усечения и прибавления компонентов: наше вам почтение (уважение) > наше вам > наше вам с кисточкой > наше вам с кисточкой (с пальцем десять, с огурцом пятнадцать) [Мокиенко, 2001, 261]; не только свету что в окошке, <за окном больше> [Федоров, 59; Мокиенко, 2001, 519] > только и свету, что в (вашем) окошке (‘все мысли об этом’) > только и свету в окошке (‘утешение’) [Мокиенко, 2001] > свет в окошке.

Иногда в вышедших из употребления крупных устойчивых единицах встречается сразу несколько фразеологизмов: две части выражения <мастер> на все руки: <и швец, и жнец, и в дуду (на дуде) игрец> ныне употребляются отдельно [Молотков, 238; Мокиенко, 2001, 367]; стреляного воробья на мякине не проведешь в современном языке распадаются на стреляный воробей и на мякине не проведешь [Ермакова, 16].

Такое явление расщепления пословицы на отдельно употребляемые фразеологизмы обычно выделяется учеными в отдельный пример факультативности, когда обе части выражения могут употребляться автономно. В подавляющем большинстве возможных вариантов наблюдается только сочетание в одной более крупной единице разных самостоятельных оборотов, образованных вне ее и встречающихся в других единицах. Иногда можно считать оборот эллиптированным вариантом полного выражения, но вторая часть происходит из него же крайне редко.

Поговорка живет хлеб жует, спит небо коптит явственно распадается на две употребимые отдельно части. Об этом говорит употребление ее частей в других оборотах: живем хлеб жуем, <а ино и посаливаем> [Даль 42, 162], а небо коптить также в пословице без дела жить – только небо коптить [Мокиенко, 2001, 400], к которой его иногда возводят как к начальному варианту, однако наличие его в разных более крупных устойчивых единицах показывают его относительную самостоятельность.

Обе части выражения для милого дружка семь верст не околица встречаются в других сочетаниях: для милого дружка и сережку из ушка (ср. и отдельное употребление фразеологизма милый дружок); бешеной собачке (бешеному кобелю) семь верст не крюк (не околица) [Жуков, 103].

Поговорка мы люди простые (темные), <едим пряники неписанные> распадается на фразеологизмы, входящие и в другие пословицы: даром неграмотный, а пряники ест писанные; наш Сергунька не брезгунька, ест пряники и неписанные;  люди темные: не знаем, в чем грех, в чем спасенье [Даль, 22; Михельсон, м 418].

Пословица собака на сене, ни себе ни другим, соотносится с <как> собака на сене лежит, сама не ест и другим (скотине) не дает [Шанский, 120; Михельсон, с 571; Гвоздарев 17; Жуков, 139; Даль, 62]. То же можно сказать и о многих других случаях: пословица игла в стог сена попала пиши пропала состоит из двух фразеологизмов иголка в стоге сена и пиши пропало, но не является для обоих из них производной [Михельсон, н 633]. Та же ситуация с пословицей палка о двух концах: и туда и сюда <бьет> [Вартаньян, 136] и ее вариантом  палка о двух концах – либо ты меня, либо я тебя. [Даль, 43, 188]. Сюда же относятся выражения с три короба наврет, да недорого возьмет [Мокиенко, 2001, 305]; вспомним молодость – тряхнем стариной [Мокиенко, 2001, 547]; пыль столбом, дым коромыслом, <не то от таски, не то от ласки> (в состав входят фразеологизмы пыль столбом и дым коромыслом) [Мокиенко, 2001, 481].

Части пословицы своя ноша не тянет, свой дым глаз не ест [Даль, 206] соотносятся по внутренней форме с выражениями своя ноша не тянет и поту не канет (во второй части использована архаичная форма глагола капнуть –  кануть, ср. кануть в Лету, где она сохранилась), и слово (стыд) не чад (дым), глаз не ест [Симони, I. 2227, II. 681].

От этого явления следует отличать случаи, когда в состав пословицы входит фразеологизм, не являющийся ни этимологически, ни по своей внутренней форме и выраженной в нем образности, ни по смыслу производным от этой пословицы.

Это означает, что такой фразеологизм был образован вне данной более крупной единицы и вошел в ее состав наряду с другими словами и фразеологизмами.

К примеру, фразеологизм все равно в составе присказки мне все равно, что блин, что пирог – давай пирога [Михельсон, м 274] может быть заменен близким по смыслу оборотом или словом безразлично, не важно и т.д.

В выражении жди толку, положа зубы на полку [Михельсон, з 400] – ‘не бездельничай’ выражение положить (класть) зубы на полку используется в своем автономном значении ‘голодать’, и усиливает образную структуру и иронический оттенок высказывания. В выражении Узолок на памяца то дело станется [Симони, I. 2350] в качестве одного из компонентов выступает фонетический вариант современного выражения узелок на память. В выражении шальным, дурным вечная память [Симони, I. 2685] – совр. вечная память; бело, что вороново крыло [Симони, II. 992] – фразеологизм вороново крыло в составе иронического выражения; изволь слушать чертей в ступе [Симони, II. 986] – совр. черта в ступе.

Обычно фразеологизмы в составе более распространенных единиц находятся в определительных и сравнительных оборотах: <с голого, как со святого> взятки гладки [Михельсон, в 124; Жуков, 280]; <пьяный, что малый> что на уме, то и на языке [Михельсон г 180, п 1333]; <упрямый, что лукавый> ни богу свечка, ни черту кочерга [Даль 126];  пьяная баба сама не своя (соотносится с больной и сам не свой) [Мокиенко, 2001, 512]; <бог не поберег> что вдоль что поперек [Даль, 84]; <знать и по роже> что был на стороже (ср. быть настороже) [Мокиенко, 2001, 397]; <не велик чин> отставной козы барабанщик [Мокиенко, 2001, 272]; <женский обычай> не мытьем, так катаньем [Даль, 235]; <приказный проказлив> руки крюки, <пальцы грабли, вся подкладка один карман> [Михельсон, п 984];  <у упрямого (бабе)> хоть кол на нем (на голове) теши, <он все свое несет> [Михельсон, х 142; Даль 126, 221].

Оборот решетом воду носить используется в сравнительных конструкциях дурака учить, что решетом воду носить; с ним говорить, что решетом воду носить [Даль, 133]; однако бывает включен и в другие более крупные устойчивые единицы носить воду решетом (в решете); эвфонически организованный вариант: решетом воду мерять потеряешь время [Мокиенко, 2001, 89; Симони, I. 2075].

В пословицах с совершенно разной смысловой нагрузкой может использоваться один и тот же образ: девка - как горох при дороге: кто ни пройдет – щипнет [Мокиенко, 2001, 132]; житье сиротам – как горох при дороге: кто ни пройдет – щипнет [Даль, 242]; живу, как горох при дороге, кто идет, тот и щипнет и фразеологизм горох при дороге [Лепешев, 56]; обидно в поле горох да репа, завидно в мире вдова да девка [Симони I. 1841]; репка обидно, а девка завидно [Симони I. 2073] ; живу, как горох при дороге: кто идет, тот и ест [Ермакова, 15].

Использование одного и того же оборота или – шире – образа, используемого в разных более крупных устойчивых единицах, как правило, свидетельствует о его автономности, непроизводности от более крупной единицы. Фразеологизм пустить козла в огород употребляется в разных формах в составе нескольких пословиц пустив козла в огород, яблонь страхом не огородишь; пусти козла в огород – он всю капусту пожрет; не верь козлу в капусте, а волку в овчарне [Мокиенко, 2001, 272]. Фразеологизм не лыком шит встречается в двух поговорках: хоть лыком шит, да мылом мыт; хоть лыком шит, да начальник [Мокиенко, 2001, 355; Даль, 155].

Фразеологизм хлеб-соль давно воспринимается говорящими как единое слово (ср. сыр-бор и производное хлебосольный) [Молотков, 506; Мокиенко, 2001, 603] и находится в составе огромного количества пословиц и поговорок: чей хлеб-соль ешь, того и песенку поешь (в изначальном употреблении была эвфония, когда [е] в истории русского языка еще не перешел в [о], с утратой эвфонии утратилась и пословица) [Михельсон, ч 35]; хлеб-соль ешь, а правду-матку режь [Жуков, 342]; водить хлеб-соль; с кем хлеб-соль водишь, на того и походишь [Даль, 77]; делить хлеб-соль; забывать хлеб-соль; спаси Бог того, кто поит и кормит, а вдвое того, кто хлеб-соль помнит (хорош тот, кто поит и кормит, а и тот не худ, кто хлеб-соль помнит) [Даль,106]; подносить хлеб-соль (встречать хлебом-солью);  хлеб да соль!; брось хлеб-соль назади, очутится впереди [Мокиенко, 2001, 470, 601, 602].

Взаимосвязь внутренней формы, образности выражений может сохраняться, даже если их компонентный состав различен.

Выражение в долгу как в шелку, можно, с одной стороны, сопоставить с такими народными сравнениями как в долгу как в репью, в долгу как в паутине. Долг понимается в данном случае как нечто липнущее, неотвязное. С другой стороны, пословицы и поговорки на брюхе шелк, а в брюке щелк; хоть в желудке и щелк, а на себе шелк; не убогий должает, а богатый тоже по смыслу могут быть соотнесены с этой устойчивой единицей, не говоря уже о более широких пословичных параллелях: дома щи без круп, а в людях шапка в рубль; Печь не топлена, а вереи точеные; Пуст карман, да синь кафтан; Саночки расписные, а дома есть нечего; Ковры семи шелков, а рубаха не прядена. Трудно сделать однозначный вывод, какой же из этих образов был важнее в образовании и сохранении данного выражения, возможно, как раз соединение обоих значений данного образа – ‘богатый, но липнущий материал’ сыграло решающую роль [Мокиенко, 2001, 163].

Фразеологизм как с гуся вода (‘что-то не влияет на человека’ / ‘человек не реагирует на что-то’) входит в состав разнообразных устойчивых единиц: как с гуся вода, с моего дитятки худоба; с гуся вода, а с меня, добра молодца, небылые слова (‘наветы’) [Даль 41 87]; ему и беда что с гуся вода [Быстрова, 386] и т.д. С последним из этих примеров соотносится и фразеологизм выйти сухим из воды, который обозначает уже ‘избежать наказания’, а человек, к которому эти слова могут относиться, называется, соответственно, гусь лапчатый [Мокиенко 90, 142]. Таким образом, идиоматические единицы, имеющие разную структуру и значение, корреспондируют, передавая друг другу один и тот же образ.

Известные слова Крылова наделала синица славы <а моря не зажгла> соотносится с такими пословицами, как синица за море летела и море зажигать хотела; хвалилась синица море зажечь, а кроме того, существует вариант синица хотела море выпить, не выпила, только славу сделала [Мокиенко, 2001, 524; Жуков, 193].

 Любопытно проследить образ, связывающий выражения провалиться мне на этом месте; провалиться в тартарары; провалиться мне сквозь землю, если я лгу!; – провались ты сквозь землю!; провались ты!; готов (рад, хотел бы) провалиться сквозь землю [Вартаньян 75; Мокиенко, 2001, 210]. Или: сидеть на шее; сел и поехал (сели и поехали); его ласка не коляска: не сядешь да не поедешь; где сядешь, там и слезешь [Мокиенко, 2001, 637].

Фразеологизм маковая росинка, в XIX веке употреблявшийся автономно и значивший ‘нечто весьма малое’ (ср. скажешь все до маковой росинки  [Даль, 119; Михельсон, м 22]), теперь употребляется только в составе пословицы маковой росинки во рту (с утра) не было, которая раньше могла иметь варианты ни росиночки во рту не было и ни росинки, ни чечинки  [Михельсон, н 985].

Однако не всегда варьирование заходит так далеко. Вариантность структуры выражения может проявляться только в том, что одна его модификация является фразеологизмом в узком смысле слова, а другая пословицей, все же остальные признаки – состав выражения, внутренняя форма и даже значение могут оставаться прежними. Целью такого изменения может быть в первую очередь выделение выражения в контексте, когда оно приобретает самостоятельную синтаксическую структуру законченного предложения с рекомендацией, пожеланием или присловьем: не в свои сани не садись и садиться не в свои сани; держи нос по ветру и держать нос по ветру и т.д.

Например, в словаре Быстровой – Окуневой – Шанского [Быстрова, Окунева, Шанский, 2000] встречаются фразеологизмы, структурно измененные в пословицы. Таким образом фразеологизм ждать у моря погоды превращается в сиди у моря и жди погоды. Фразеологизм кривить душой превращается в рекомендацию: не криви душой. Такая же ситуация возникает с выражением мерять на свой аршин: на свой аршин не меряй, сопровождающаяся изменением порядка слов. Императивное развертывание фразеологизма давать слово – не давши слово крепись, а давши держись [Быстрова, 386]; фразеологизма на черный день – береги денежку на черный день [Мокиенко, 2001, 152].

Явление того же порядка можно наблюдать в пословицах у него язык лыка не вяжет [Мокиенко, 2001, 353]; чужими руками жар загребать легко [Мокиенко, 2001, 500]; у бабы семь пятниц на неделе [Даль, 221], которые являются всего лишь структурными вариантами оборотов не вязать лыка; чужими руками жар загребать и семь пятниц на неделе.

Примеры, когда паремия и фразеологизм отличаются только структурой: жить чужим умом и чужим умом не долго жить [Симони, II. 807]; смех и грех и что смешно, то бывает и грешно [Симони, II. 813]; с ног на голову и как с ног на голову ставишь [Симони, II. 1000].

С пословицей за двумя зайцами погонишься ни одного не поймаешь связаны сразу два оборота: гоняться за двумя зайцами и  убить (поймать) <сразу> двух зайцев [Мокиенко, 2001, 202; Жуков, 120].

Случаев, когда общий образ, общая внутренняя форма, сближает разные по структуре и даже по составу компонентов устойчивые единицы, довольно много: черт с ведьмой венчается (женится) и чертова свадьба [Мокиенко, 2001, 516]; хороший хозяин в такую погоду собаку из дому не выгонит и собачий холод [Мокиенко, 2001, 606]; плакали денежки и взвыла да пошла из кармана мошна [Мокиенко, 2001, 152]; кусать локти и близок локоть, да не укусишь [Мокиенко, 2001, 348]; у денег глаз нету, корреспондирующее более распространенному торг без глаз, а деньги слепы: за что отдаешь, не видят и протереть глаза денежкам [Мокиенко, 2001, 113]; образ розового цвета из английского выражения in the pink приобретает в русском языке разнообразные оттенки: видеть <все> в розовом свете; смотреть сквозь розовые очки; в радужном свете [Мокиенко, 2001, 427, 519] и т. д.

Внутренняя форма, образ, связанный с устойчивыми сочетаниями слов или словами с ограниченным употреблением, может очень разнообразно варьироваться в речи  (ср. такие связанные слова и сочетания как закадычный, отпетый, сума – тюрьма, заварить – расхлебать, сеять – жать, грязь - князь, принимающие самые разнообразные формы и модификации в контексте), что, с одной стороны, показывает его частотность на данном синхронном срезе, а с другой стороны, такая вариантность может приводить к полному изменению и структуры, и компонентного состава, и значения, и в конце концов внутренней формы, образного ядра фразеологизма.

Выражение без году неделя по заключенной в нем образности соотносится с другими выражениями, где понятия год и неделя используются как сопоставимые временные отрезки: год не неделя, отдам да не теперя; неделя год кормит; терпи неделю, царствуй год [Мокиенко, 2001, 118]. Пению время, и молитве час [Симони, I. 2019] можно сопоставить с совр. делу время потехе час – время и час сравниваются в разных по значению выражениях.

Очень разнообразно представлен образ заварить – расхлебать в самых далеких друг от друга по структуре выражениях: сам кашу заварил, сам ее и расхлебывай; кто заварил <кашу>, тот ее и расхлебай; они заварили, а я расхлебывай; сам заварил, сам и выхлебал [Даль, 78]; ты кашу заварил, а нам теперь расхлебывать; один этого не расхлебаешь, на своих плечах не вынесешь [Телия, 216]; эту кашу не скоро расхлебаешь [Михельсон, к 300, ч 218]; заварил кашу, так не жалей масла [Быстрова, 386; Мокиенко, 2001, 257].

Сочетание шить – пороть в выражениях с разной структурой: где шьют, там и порют – один шьет, а другой порет – ни шьет ни порет [Симони, I. 585,  II. 913, II. 1133].

Внутреннюю форму в разных структурах с разным значением несут рифмованные или ритмические части: Словом поспешон, скоро посмешон – совр. поспешишь – людей насмешишь – то же сочетание в похожем значении. [Симони, I. 2107].

Всякому досталось по Якову; осталося всякому по Якову – ср. совр. присказка икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого или затвердила, <как> сорока Якова, <одно про всякого> – сохранение рифмы Якова – всякого с изменением смысла [Симони, I. 523, I. 782].

Ударил лицом своим в грязь, хотя и князь – рифма князь – грязь используется и в других устойчивых выражениях: взят из грязи, да посажен в князи; и из грязи в князи. Известно совр. антонимичное выражение не ударить в грязь лицом. [Михельсон, д 329; Симони, I. 2341].

Примеры с рифмующимися компонентами боже и не гоже: на тебе, небоже (убоже), что нам не гоже, значение слов небоже и убоже – ‘убогий, нищий’, современный вариант на тебе, Боже, что нам не гоже утратил эту мотивировку значения – ‘подавать милостыню тем, что не нужно’, у Симони зафиксировано выражение дай ему боже, что мне не гоже [Даль, 61; Симони, II. 1177].

Выражения с сочетанием сто рублей – сто друзей: не держи сто рублей, держи сто друзей; лучше ста рублев сто другов; не держи сто рублей, держи сто другов; не держи сто рублев, держи сто друзей – совр. не имей сто рублей, а имей сто друзей [Михельсон, д 367, н 587; Симони, I. 1404; II. 985; II. 1139]

Не сули журавля (жеравля) в небе, давай (дай) синицу в руки [Симони, I. 1652, II. 888]; лучше синица в руках, чем журавль в небе [Мокиенко, 2001, 192]. Журавль в небе и синица в руках – связанные образы, употребляющиеся сейчас в различных выражениях как вместе, так и отдельно.

Сочетание сеять – жать: всяк Еремей про себя разумей: когда сеять, когда жать, а когда снопы вязать; каково кто сеял, таково и пожнет; каково посеем, таково и пожнем – совр. что посеешь, то и пожнешь; кто сеет ветер, пожнет бурю – выражение возникло из Библии: «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю» – Книга пророка Осии 8:7 [Мокиенко, 2001, 181; Симони I. 1228, I. 1375].

Волки бы сыты, а овцы бы целы; овцы бы целы, а волки бы сыты [Симони, I. 442; I. 1821] – совр. и волки сыты, и овцы целы подвергается каламбурному варьированию с сохранением образа волки сыты – овцы целы.

Фома да Ерема (фразеологический оборот со значением ‘люди невысокого полета’ [Мокиенко, 2001, 569]) являются героями ряда пословиц и поговорок, однако это не значит, что происхождение данного фразеологизма связано с какой-то определенной более крупной устойчивой единицей. Дело в том, что и оборот, и присказки рождены одним и тем же русским лубочным мотивом, где Фома – человек глупый, но хитрый и расторопный (ср. Небольшого ума Фома, да велика у него сума; Фома – большая крома), а Ерема, в противоположность ему, бестолков и сентиментален. Ему часто достаются тумаки (ср. Еремея потчуют умея, взяв за ворот и взашеи; Ерема, Ерема, сидел бы ты дома [Жуков, 1995, 115]). Эти традиционные скоморошные персонажи появляются в самых разнообразных выражениях (я тебе про Фому, а ты мне про Ерему и т.д.) и произведениях художественной литературы (ср. С. Я. Маршак «Сказка про двух лодырей»).

Существуют примеры выражений, образы которых, не связанные изначально друг с другом, контаминируются и меняют значение в силу своей схожести.

Фразеологизмы концы в воду и хоронить концы соотносятся обычно друг с другом. Если первый соотносится с водной семантикой – концы в воду и пузыри вверх; все беси в воду и пузырья вверх; неправда, что дуга ветловая – концы в воде, так середка наружу, середка в воде, так концы наружу; то второй связан с плетением лаптей: кто лапти плетет, тот умей и концы хоронить; как ни хорони концов, а выйдет наружу; лапти сплел, да и концы схоронил [Даль,118, 125; Бабкин, 42; Федоров 1973, 164; Симони, I. 1487].

Интересна история взаимосвязи выражения поминай как звали и след простыл через контаминированный вариант и помин простыл. Из поминай как звали через форму поминай, что был таков образовалось также выражение был таков. Существуют и другие варианты этого выражения, с переосмыслением глагола поминать в мужское имя: Минькой звали > Митькой звали [Мокиенко, 2001, 380].

Фразеологизм новая метла в значении ‘новый начальник’ возник из контаминации значений двух оборотов: мести без метлы (о новом начальнике) и новая метла (метелка, виник) чисто (чистенько) метет (о новой прислуге) – ср. с нова метла резко мела, а обилась, притупела. Близкие по внутренней форме обороты привели к образованию выражения новая метла по-новому метет в значении ‘при новом начальнике новые порядки’ [Симони, I. 1643; II. 403; Михельсон, н 1032;  Жуков, 229].

Часто соотношение внутренней формы разных фразеологизмов имеет антонимичное развертывание. Так, дело пахнет керосином образовалось по модели оборота пахнет жареным, который, в свою очередь, соотносится с пословицей не жареное не пахнет. Известная пословица под лежачий камень вода не течет корреспондирует устаревшей лежач камень мохом обрастает (ее варианты – и камень лежа мохом обрастает; на одном месте и камень мохом обрастает [Даль, 2002]). Этот оборот имеет и антонимическое развертывание: катящийся камень мхом не обрастает [Михельсон, л 60; Даль 177, 207].

Примером взаимосвязанности значений разных устойчивых единиц, со временем исчезнувшей, являются выражения глаз-алмаз и свой глазок-смотрок. Современное значение первого выражения – ‘зоркость’, однако в истории языка оно было синонимично второму и имело такой пословичный вариант, как свой глаз – алмаз, а чужой – стекло. Оба они соотносились по смыслу с выражениями хозяйский глаз; хозяйский глаз смотрок; от хозяйского глаза и конь добреет и т. д. [Михельсон, с 115].

Общий образ, внутренняя форма разных выражений в истории языка часто сближаются и даже иногда объясняются исследователями с точки зрения общей этимологии. Так фразеологизм иметь зуб на кого возводится к библейскому око за око, зуб за зуб [Вартаньян 1973, 100]; калачем не заманишь объясняется выражением нужда заставит калачи есть [Мокиенко, 2001, 241]; до смешного доходит считается вариантом слов Наполеона от великого до смешного один шаг [Мокиенко, 2001, 535]; мавр сделал свое дело представляется основой для выражения делать свое черное дело [Мокиенко, 2001, 148, 360]; выражение камень за пазухой и соотносящаяся с ним пословица дружить – дружи, а камень (нож, змею) за пазухой держи объясняются евангельским выражением кто без греха, пусть первый бросит в нее камень [Мокиенко, 2001, 244], выражение сдвинуть (свернуть, воротить) горы возводится к цитате из Евангелия от Матфея, 17:20 вера горами движет, несмотря на совершенно другую структуру и большую разницу в значении (‘делать требующее огромных усилий’ и ‘вера творит чудеса’) именно потому, что в обоих случаях использован одинаковый образ, общая внутренняя форма. Фразеологизм потерять голову в смысле ‘прийти в растерянность’ иногда связывают с пословицей потерявши голову по волосам не плачут [Мокиенко, 2001, 124], хотя в пословице отражен  прямой смысл этого выражения и преобладают другие варианты глагола сняв голову, да над волосами плачет; отрезав голову, (да) над волосами плачет [Симони, I. 2233;  I. 2509; II. 484].

Итак, приведенные примеры демонстрируют основные направления процесса взаимодействия фразеологизмов и паремий в истории русского языка. Они не ограничиваются образованием современных фразеологизмов от паремий путем усечения и расщепления. Наряду с этими процессами в обзоре кратко представлены такие явления, как  увеличение состава фразеологизма за счет дополнительных компонентов, в том числе эвфонически организованных, контаминация фразеологизмов и паремий со схожей образностью, варьирование синтаксической структуры выражения.

Объем статьи не позволил уделить достаточного внимания использованию в разных по составу и структуре выражениях общей образности, утраченной для современного носителя языка, – это тема отдельного исследования.

 

Литература

Абрамец И.В. К вопросу об эллипсисе фразеологических единиц // Актуальные проблемы лексикологии: Тез. докл. лингв. конф. Вып. 2. Ч. 2. Новосибирск, 1969

Бабкин А.М. Русская фразеология, ее развитие и источники. Л., 1970

Быстрова Е.А., Окунева А. П., Шанский Н. М. Фразеологический словарь русского языка. М., 2000

Вартаньян Э.А. Путешествие в слово. 3-е изд., испр. М., 1987

Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 2002

Гвоздарев Ю.А. Основы русского фразообразования. Ростов-н/Д., 1977

Ермакова Е.Н. Культурно значимая фразеология и межкультурная коммуникация // Лингвистические аспекты межкультурной коммуникации. Тобольск, 2004

Жуков В.П. Русская фразеология. Учебное пособие для студентов-филологов. М., 1986

Жуков В.П., ред. Словарь русских пословиц и поговорок. М., 1995

Михельсон М.И. Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. В 2х тт. М., 1997

Мокиенко В.М. Эксплицитность и развитие фразеологии // Slavia. Rocnik XLV (1976). Cislo 2. Praha, 1976

Мокиенко В.М., ред. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник. СПб., 2001

Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише). М., 1970

Пермяков Г.Л. Паремиологический эксперимент. М., 1971

Попов Р. Н. Фразеологические единицы современного русского языка с историзмами и лексическими архаизмами. Вологда, 1967

Попов Р. Н. Фразеологизмы современного русского языка с архаичными значениями и формами слов. М., 1976

Потебня А.А. Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка. Харьков, 1894

Симони П. Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч. ХVII-ХIХ столетий. Собрал и приготовил к печати П.Симони. Вып. 1. Сб. 1 и 2. СПб., 1899

Телия В.Н., ред. Словарь образных выражений русского языка. М., 1995

Федоров А.И. Развитие русской фразеологии в конце XVIII — начале XIX в. Новосибирск, 1973

Шанский Н.М., Фразеология современного русского языка. 3-е изд. М.,1985